— Вольдемар, почему вы всегда так замкнуты? Неужели вы непременно должны переносить и переживать все сами, один?
Нордек улыбнулся, но это была безотрадная улыбка.
— Вы должны принимать меня таким, каков я есть. К чему так беспокоиться? Разве при всех неприятностях и заботах, которые валятся на меня, нет достаточных оснований быть не в духе?
— Это не то. Таким я видел вас только один раз, тогда, в Альтенгофе, когда…
— Доктор, избавьте, пожалуйста, меня от этих воспоминаний! — прервал его Вольдемар так резко, что Фабиан невольно отшатнулся; однако молодой человек тотчас же снова овладел собой. — Мне очень жаль, что вам также приходится страдать от тех неприятностей, которые доставляет мне Вилица, — продолжал он гораздо более мягким тоном. — Вообще было слишком эгоистично с моей стороны привезти вас сюда. Вам надо было остаться в У., пока я здесь не привел все в порядок.
— Я ни в коем случае не оставил бы вас одного, — заявил Фабиан.
— Это я знаю! Ну, а теперь не мучайтесь больше моими заботами, а то я буду сожалеть, что был откровенен с вами, вам довольно и своих дел. Когда будете писать профессору Веберу, кланяйтесь ему от меня, а теперь прощайте!
Вольдемар ушел.
Фабиан со вздохом посмотрел ему вслед.
— Непроницаем и тверд что скала, как только коснешься этого вопроса. А я ведь знаю, что он до сих пор не справился с ним!
Глава 15
Был вечер того же дня. В Вилице царила полная тишина в противоположность вчерашнему вечеру, когда весь замок был полон гостей. После возвращения с охоты состоялся грандиозный ужин, он затянулся далеко за полночь, и большинство гостей уехало только рано утром. Граф Моринский и Лев поехали на охоту к одному соседнему помещику и собирались вернуться лишь через несколько дней. Ванда осталась у тетки.
Обе дамы были в гостиной одни, занавеси были уже спущены и зажжены лампы. Княгиня сидела на диване, тогда как молодая графиня беспокойно ходила взад и вперед по комнате.
— Пожалуйста, Ванда, оставь меня в покое со своими предостережениями! — сказала тетка. — Повторяю тебе, твое мнение обусловлено исключительно твоей антипатией к Вольдемару. Разве он непременно должен быть врагом всем нам лишь потому, что ты постоянно воюешь с ним?
Ванда замедлила шаги и, бросив мрачный взгляд на говорившую, ответила:
— Может быть, тетя, тебе еще придется пожалеть о том, что ты только издеваешься над моими предостережениями, я же настаиваю на своем! Ты ошибаешься в сыне. Он вовсе не так слеп и равнодушен, как все вы думаете.
— Было бы гораздо лучше, если бы ты вместо всех этих слепых предсказаний коротко и ясно сказала мне: чего именно ты боишься? — спросила княгиня. — Я не придаю значения предположениям и требую доказательств. На чем ты основываешь свои подозрения? Что, собственно, сказал тебе Вольдемар, когда ты встретилась с ним вчера в лесничестве?
Ванда молчала; эта встреча в лесу, а не в лесничестве, как она нашла нужным сказать своей тетке, собственно говоря, не могла служить доказательством ее утверждений. Наконец она ответила:
— Мы говорили очень мало, но этого было достаточно, чтобы убедить меня в том, что он знает гораздо больше, чем следует.
— Возможно, — с полным спокойствием ответила княгиня. — Рано или поздно это должно было случиться. Я сомневаюсь, чтобы Вольдемар сам сделал эти наблюдения, ему, наверное, нашептали все это в доме управляющего, где он бывает гораздо чаще, чем следует. Он знает то, что известно Франку и что не составляет тайны и в Л. Больше он ничего сказать не мог, потому что мы приняли соответствующие меры. Впрочем, его поведение доказывает, что все это нисколько не интересует его.
— Ты не желаешь слушать, — сказала Ванда. — Так пусть будущее покажет тебе, кто из нас прав. Еще одна просьба, милая тетя: ты, вероятно, ничего не будешь иметь против, если я завтра же вернусь домой?
— Так скоро? Ведь было решено, что за тобой приедет твой отец.
— Я осталась здесь лишь для того, чтобы наедине поговорить с тобой по этому поводу, как я вижу, это было сделано совершенно напрасно, а потому отпусти меня домой.
— Ты знаешь, дитя мое, как я рада видеть тебя, но скажу откровенно, что после сегодняшнего обеда я ничего не имею против твоего отъезда; ты и Вольдемар не обменялись ни словом, и мне пришлось все время втягивать в разговор доктора Фабиана, чтобы избежать неловкого положения. Поэтому, если ты и в будущем не сможешь побороть себя, то, право, лучше тебе уехать.
Несмотря на немилостивый тон, которым было дано это разрешение, молодая графиня вздохнула, как будто с нее свалилась большая тяжесть, а затем быстро произнесла:
— Тогда я извещу папу, что он найдет меня в Раковице и что ему незачем делать круг, заезжая в Вилицу. Ты разрешишь мне на несколько минут воспользоваться твоим письменным столом?
Княгиня сделала утвердительный жест рукой. На этот раз она действительно ничего не имела против отъезда племянницы, так как ей уже надоело постоянно примирять Ванду с Вольдемаром, чтобы не произошло какой-нибудь сцены или — чего доброго — окончательного разрыва.
Ванда прошла в прилегающий рабочий кабинет тетки, отделявшийся лишь спущенной портьерой, и села к письменному столу. Не успела она написать несколько слов, как в гостиной хлопнула дверь, и послышались быстрые, уверенные шаги, тотчас же вслед за этим раздался голос Вольдемара. Молодая графиня медленно положила перо; ее присутствие здесь не было замечено, и она не сочла нужным заявлять о нем; ни одно слово, произнесенное в соседней комнате, не могло быть ею пропущено.
Увидев входящего сына, княгиня удивленно подняла голову: он никогда не приходил к ней и всегда проводил вечера в своих комнатах, в обществе доктора Фабиана. Сегодня, по-видимому, был исключительный случай, так как он сел возле матери и начал говорить о вчерашней охоте.
В течение нескольких минут разговор вертелся вокруг незначительных предметов. Вольдемар взял лежавший на столе альбом с акварелями и начал его перелистывать.
— Ты уже слышал, что управляющий Франк собирается сам стать помещиком? — между прочим заметила княгиня. — Вероятно, его место в Вилице было очень доходным, по крайней мере, насколько я знаю, когда Франк поступил сюда, у него не было никакого состояния.
— Да, но он в течение двадцати лет получал довольно солидное жалование, — ответил Вольдемар, не отрывая взгляда от альбома. — И, судя по его образу жизни, вряд ли тратил даже половину.
— Да, кроме того, он, без сомнения, не упускал случая нажиться. Но не в этом дело. Я хотела спросить тебя: нашел ли ты ему замену?
— Нет.
— В таком случае я хочу сделать следующее предложение. Арендатор Яново хочет отказаться от аренды; вследствие различных несчастий он разорился и сейчас вынужден искать себе место. Я думаю, что он был бы прекрасным управляющим для Вилицы.
