Ни фига себе храм — два десятка свечек и охрана у дверей. Я осторожно достала из-под своего одеяния камеру и принялась снимать.
Бытовая видеокамера «Sony» — просто находка для сыщика. При небольших габаритах и весе она творит чудеса: служит одновременно видеоплеером; электронный стабилизатор позволяет снимать из движущегося автомобиля почти в полной темноте — при 0,8 люкса (это примерно одна горящая свечка); кассеты хватает часа на четыре. Плюс 12-кратное увеличение и автоматическая настройка.
Одним словом, зверь-машина.
— Сегодня мы увидим фильм о деятельности наших братьев в городе Шипвилл, штат Колорадо, и о природе парка Сандхиллс, штат Небраска. Но сначала давайте приобщимся к Благому Космосу. Пусть великое Равновесие сойдет на всех вас!
Я брала жулика крупным планом, когда заметила движение среди собравшихся. По залу шла дамочка с ящиком, и все по очереди запускали в него руку. Дошла очередь и до меня.
Со своим уставом, как говорится… Я взяла из ящика маленькую темную лепешку и, как и все, положила ее в рот. Вкус был какой-то чесночный. Надеюсь, меня тут не отравят. Моя сестра по Космосу постояла пару минут рядом со мной и двинулась обратно.
Началось кино. Картина была так себе, а комментарии, которые профессор Хамбург читал по бумажке, грешили явной глупостью. Пару раз он забавно оговорился, а в одном месте даже перепутал свои записи и заговорил совсем не о том. Я исправно снимала все это безобразие.
Минут через двадцать проектор погас, и человек на сцене оторвался от своих бумажек.
— Братья и сестры! — с чувством произнес он. — Сейчас я хочу рассказать вам об одном крайне неприятном открытии, которое недавно совершил. В этом зале находится человек, который пытался обмануть нас. Гармонии Космоса грозит серьезная опасность.
Не знаю, за что я больше испугалась — за Космос или за себя.
— Пусть этот человек выйдет на сцену, — продолжал проповедник. — Покайся, брат Михаил, и расскажи о своем магазине в Черемушках. Обнажи перед нами свою душу. Пусть все увидят демонов корыстолюбия, угнездившихся в ее тайниках!
Хорошо, что я не выпустила из рук камеру. Могла пропустить кое-что интересное.
На сцену поднялась одна фигура из зала. Спотыкаясь на каждом шагу, брат Михаил подошел к кафедре и рухнул на колени. А дальше началась совершенная ерунда.
Прогремел гром, и порыв ветра сдул с брата Михаила балахон вместе с кожей. Перед нами стоял на коленях живой экспонат из музея биологии. Потом что-то произошло, и все окружающее куда-то исчезло. Я увидела огромную пещеру, углы которой тонули во мраке.
В центре пещеры горели два светильника необыкновенной красоты. Думаю, не ошибусь, если скажу, что их свет, игравший всеми цветами радуги, был нестерпимо ярким и в то же время бесконечно прекрасным. Зато на границе освещенного пространства копошились существа настолько отвратительные, что язык не в силах передать.
Почему-то было совершенно ясно, что движения этих адских тварей угрожали свету. Я вообще-то человек не суеверный, но камера в моих руках ощутимо задрожала.
Прекрасный мягкий голос произнес откуда-то сверху:
— Каешься ли ты, Михаил, в своем проступке? Готов ли ты искупить свою вину?
Мне мучительно захотелось, чтобы брат Михаил покаялся. Если бы не ужас, сковавший мои члены при виде демонов, я бы крикнула ему: «Кайся, кайся скорее!» Но мое вмешательство не потребовалось.
Дрожащим голосом Михаил сказал:
— Каюсь, каюсь, искуплю по-любому, гадом быть!
И такая неподдельная мука звучала в его голосе, что я успокоилась за него. Он исправится, он поборет демонов, и гармония будет восстановлена.
Вся сцена стала тускнеть и расплываться клочьями. Сквозь пещеру проступили стены зала, белые балахоны, застывшие в молчании, и в центре всего — коленопреклоненный брат Михаил, целый и невредимый. Он закрывал лицо руками и горько рыдал.
Видимо, облегчение испытала не я одна. По всему помещению пронесся слитный вздох, кое-где раздавался радостный смех, кто-то плакал. Мне самой слезы заслоняли объектив.
— А теперь споемте, друзья, — медовым голосом предложил Великий Магистр, — ибо брат наш вернулся к нам.
Полилась чарующая музыка, равной которой нет в мире. Почему-то я решила, что это музыка сфер. Все воздели руки и затянули в едином порыве:
— А в небе высоком плывут облака, Россия родная, ты нам дорога! Есть иные люди, есть иные нравы, есть совсем иные страны…
Я не могла петь. Горло мне сдавил спазм, к тому же слов я не знала. Я могла только что-то мычать в такт пению и покачивать левой рукой. Ничего прекрасней я не испытывала никогда в жизни, клянусь своей лицензией!
Мне вдруг захотелось выйти на сцену и покаяться в своих грехах. Я осознала, как это мерзко — гоняться за деньгами, нажитыми благодаря воле Высших Сил. Как нехорошо являться без приглашения и не спрашивать разрешения на съемку. А вдруг мои братья не любят сниматься?
В машине у меня остались три тысячи, которые я отняла утром у двух бандитов. Надеюсь, эти милые люди на сцене и в зале, источающие любовь и гармонию, простят меня и не откажутся принять этот скромный вклад.
Почти уже протолкавшись вперед, я услышала какой-то шум у входа. Юноша, прекрасный, как Адонис, в костюме-тройке и с сотовым телефоном в руке спешил к Великому Магистру.
На сцене произошло некоторое замешательство, и доктор Хамбург произнес, воздев руки и очаровательно картавя:
— Братья и сестры! На этом наша встреча закончена. Идите и подумайте, все ли вы делаете для Великого Равновесия. И не забудьте взять новые анкеты и показать их друзьям и родным. С нами Космос! Аум!
— Аум-м-м! — отозвались мы нестройным хором и гурьбой направились к выходу.
В дверях стояла давешняя спутница нашего кумира и раздавала всем цветные журналы. Я взяла сразу десяток — раздам всем знакомым. Ведь если подо мной будет сразу хотя бы две тройки, я получу звание Раухтопаза и право видеть излучения Вселенной!
Что-то тут было не так, и я вдруг поняла что.
Я вспомнила: ночью на кухне (как давно это было!) подруга говорила мне, что встреча должна заканчиваться каким-то ритуалом братания.
Говорила она о нем застенчиво, опуская глаза, и тогда я поняла только, что ритуал этот очень объединяет людей. Мне же сейчас хотелось только одного, вполне определенного ритуала. Мне вдруг стал совершенно ясен сокровенный смысл словосочетания «актовый зал». Ну, конечно, это же так просто! Но ведь великий Хамбург велел уходить. Что ж, значит, так надо для Великого Равновесия.
Выходила я последней — задержалась, чтобы бросить последний взгляд на Магистра. Бородатый охранник в камуфляже отстранился от моего недвусмысленного приглашения. Странно.
К машине я подходила в весьма растрепанных чувствах. Прямо говоря, я порядком раскисла. Хотелось всех расцеловать и не только, но в то же время мучило чувство вины за так и не сделанное признание. И еще я страшно хотела вновь увидеть Магистра, прикоснуться к нему, услышать его голос…
