Несса молчала. Рука Артуро опустилась на рукоять – пока не приводя дыбу в действие, но готовясь сделать это в любую минуту.
– Загорский и Креченский полки, – проронила Несса. – Вин-Веверский отряд. Их поднимут завтра в четыре утра и выведут на площадь Победы. У государя потребуют добровольного отречения…
Пол поплыл куда-то в сторону, и Несса все-таки не устояла на ногах, упав на колени. Артуро смерил ее презрительным взглядом и сказал:
– Этого я и ожидал.
И повернул рычаг. Несса взвизгнула и зажмурилась, не желая видеть мук Андрея, но ничего не произошло.
Дыбу просто не подключили к батареям.
* * *
В казармах Хурвина царило веселое оживление. Солдатам и офицерам щедро наливали полные стопки пшеничной водки, подкрепляя спиртное разговорами о тех благах, которые раздаст народу новая государыня. Особенной популярностью пользовалось якобы данное ее величеством обещание сократить срок службы на пять лет. Хурвин, одетый в белый парадный мундир с орденскими планками, слушал здравицы в честь новой владычицы и размышлял о том, что люди, как правило, ведутся на очень незатейливые посулы. И как ведутся!
– Ее величеству Инне слава!
– Ура!
Грохот радостных воплей был слышен, должно быть, по всему городу, однако Хурвин не считал нужным как-то успокаивать ликующий отряд. В соседних казармах сейчас творилось то же самое: людей захлестывало праздничное веселое возбуждение, которое через час они выплеснут на улицы, чтобы утром город проснулся с новой государыней.
Подоспел и Супесок – такой же веселый и хмельной. Хурвин протянул ему стопку водки и спросил:
– Ну что, дружище? Готовы к смене власти?
Супесок лихо осушил стопку и грохнул ее об пол.
Хрусталь брызнул во все стороны, и приключившиеся рядом свидетели бурно зааплодировали.
– Готов! – воскликнул Супесок. – Народу счастье, Родине свободу!
– Ура!
– Государыне императрице ура!
Помощники выкатили было еще несколько бочек, но Хурвин отрицательно покачал головой. Нужная кондиция – сочетание храбрости, веселья и уверенности – была достигнута. На площади должен был появиться не пьяный сброд, а люди, отстаивающие свои права. Полковник поднялся на лавку, так чтобы его видели все, и вскинул руку, призывая собравшихся к тишине.
– Друзья мои и братья! – произнес он, когда собравшиеся умолкли. – Было время, когда гвардия в стране была не пушечным мясом, а силой, способной вершить историю. И сегодня мы возвращаемся в те славные времена, чтобы принести счастье и свободу нашей Родине. Императрице Инне слава! Вперед!
Куда только подевался хмель, думал Хурвин, уверенно шагая к выходу из казарм. Подхватывая наградное оружие и разворачивая парадные знамена, солдаты и офицеры шли за ним, строясь в боевом порядке, и это было правильно – как на Вемьенском поле, когда разгром его отряда казался неминуемым, и Хурвин, крикнув: «Кто любит меня – за мной!» – безрассудно кинулся вперед в атаку.
Его любили. За ним шли и к радости, и к горю.
И именно Хурвин увидел, что привел всех к смерти.
Площадь перед казармами была запружена войсками, и полковник с первого взгляда узнал нашивки Личного императорского охранного полка. В алой парадной форме, с золотыми эполетами, охранцы выглядели так, словно собрались на бал или торжественный смотр, а не на сражение. Государственные знамена тяжело вздымались за их спинами, а пушки, направленные на выходы из казарм, готовились разнести восставших в пух и прах.
Хурвин остановился. В груди что-то болезненно сжалось, и он ощутил: это конец. Их предали. А потом ему вдруг стало как-то легко и спокойно, и он с поразительным равнодушием и без гнева смотрел, как охранный отряд расступается, пропуская знаменитого вороного жеребца Артуро Привеца. Личник императора – тоже в парадном мундире с орденскими планками, подтянутый и нарочито торжественный – взглянул на Хурвина и произнес:
– Ваш заговор раскрыт, полковник. Его величество уполномочил меня принять вашу добровольную капитуляцию.
Хурвин молчал. Артуро выдержал паузу и добавил:
– Или вы предпочитаете голос пушек?
* * *
Мастер Кирико молчал. Плоское желтое личико, изрезанное морщинами, словно древняя деревянная маска трещинами, не выражало никаких эмоций. Взгляд блеклых старческих глаз тоже был спокоен: ни сочувствия, ни любопытства. Просто готовность к внеочередной тренировке.
Шани невольно этому обрадовался. Последняя неделя выдалась очень урожайной на самые разнообразные взгляды – понимающие, сочувствующие, торжественно-строгие, словно каждому смотревшему было дело до семейных проблем государя.
Подумаешь, решила жена мужа свергнуть. Такое в истории случалось сплошь да рядом, хоть земные учебники почитай, хоть аальхарнские хроники.
Дело житейское.
Заодно и старинная традиция, и народная забава.
Участники несостоявшегося восстания теперь наперебой давали признательные показания, и тут началась забава совсем иного рода. Солдаты сваливали вину на офицеров, офицеры на Андрея и Супеска, а тот на полковника Хурвина, и все скопом обвиняли ее величество в том, что она захотела свергнуть мужа и править сама и подвела под монастырь доверчивых и искренне преданных людей. Листая протоколы допросов – Шани не хотел этого делать, испытывая почти физическое омерзение, и в то же время отчего-то считал важным и необходимым переступить через свое нежелание, – он обнаружил столько обвинений в адрес Нессы, что по всем законам государыню следовало сжечь, повесить, а потом еще раз сжечь. И то было бы мало.
Мастер протянул ему боевой шест и поклонился в пояс. Шани принял шест и вернул поклон.
Андрей хранил молчание и никого не обвинял. На допросах он назвал свое имя – и ничего больше. Хурвин последовал его примеру, хотя, в отличие от тестя императора, полковника пытали.
Шест в руке мастера приглашающе качнулся и в ту же минуту нанес удар. Серьезный, не тот, какими обмениваются бойцы на показательных выступлениях. Шани скользнул в сторону и обозначил удар по щиколоткам Кирико.
А ведь у всех заговорщиц в истории был повод. Серьезный и очень личный. Да еще и не один, как правило. У Нессы такого повода не было. И ей, и тестю-идеалисту попросту заморочили голову. Параллели с тоталитарной Гармонией Земли они уже провели самостоятельно. Дурное дело нехитрое, что уж там.
– Додзё!
В последнюю секунду Шани увернулся, и шест в руках мастера пробил пустоту. Губы Кирико дрогнули в улыбке. Он несколько раз повернул шест в руках, приглашая к продолжению.
Главных заговорщиков, помимо государыни, было трое: Супесок (то-то он всеми правдами и неправдами тормозил расследование терактов), полковник Хурвин и Андрей. Замечательная компания на безнадежном марше идиотов, но Несса! Неужели она всерьез поверила в успешный исход заговора? Решила, что супруг послушно будет сидеть дома и переводить «Евгения Онегина» на аальхарнский? Да что он ей, черт побери, сделал плохого?
