— Да.
Изолт заметила печальную ноту в голосе Мегэн и повернулась, чтобы взглянуть на лицо лесной ведьмы. Мегэн смотрела в огонь, прикрыв глаза морщинистыми веками и сжав кулаки. Гита заполз к ней на колени, и колдунья погладила его бархатную шерстку.
— Ты тоже слышишь его, Мегэн?
Ведьма кивнула, не поднимая глаз. Переводя взгляд с одного лица на другое, Изолт поняла, что они очень похожи, несмотря на огромную разницу в возрасте. Оба были смуглыми, с длинноватым носом и острыми скулами. В волосах у обоих виднелась белая прядь, а линия губ была резкой и упрямой. Отличались только глаза: у Мегэн они были черными и блестящими, а у Бачи — желтыми.
— Я должен освободить его, — нервно сказал Бачи. — Он постоянно зовет меня, но его зов стихает, становится слабее. Разве ты не замечала, что у него жалобный голос? Он говорит, что приходит время.
— Да, — сказала Мегэн со вздохом. — Мой путь обозначается все яснее. Я уже почти его вижу почти. — Ее голос стих.
— Я не могу видеть того, что происходит! — горько воскликнул Бачи. — Я послал корабль в Карриг, чтобы выяснить, что там нового, но он просто исчез. Другой корабль я послал в Тайрсолер, и он тоже исчез, несмотря на то, что на его борту была одна из немногих оставшихся Йедд. Должно быть, моря вокруг острова кишат Фэйргами. Даже пираты слишком напуганы, чтобы выходить в море, да и что в этом толку, если торговые корабли не покидают гаваней? Пиратам уже некого грабить.
— Но как же торговля? — спросила Мегэн. Бачи пожал сгорбленными плечами.
— Я побывал в Тер-на-Фитейч , как ты велела, — она пуста и почти разрушена. Но я видел там воронов, и один из них потом, долго летел за мной. Меня это не обрадовало.
— Так где же искательница ведьм напала на твой след?
— У Тер-на-Гилейч-да , — пристыженно признался Бачи.
— Болван, — холодно сказала Мегэн. — Зачем ты вернулся в Башню Двух Лун? Ты же знал, что за ней следят.
— Лодестар звал меня, — жалобно сказал Бачи. — Я пришел из Равеншо через Белые, — он был слишком близко. Я не мог сопротивляться.
— Я же велела тебе набраться терпения, — тон Мегэн был холодным и жестким. — Если ты хочешь получить Лодестар — научись ждать. Как ты посмел сунуться в Башню! Она могла догадаться, что мы чувствуем Лодестар так же, как и Джаспер. Ты вывел Красных Стражей прямо на меня!
— Прости, — пробормотал Бачи, и Изолт почувствовала, как трудно далось ему это слово. — Я плохо соображал.
— Скорее, вообще не соображал, — отрезала Мегэн, туго бинтуя его плечо. — Бачи, ты останешься со мной. Слишком долго я позволяла тебе играть в повстанца и дразнить Банри. Но теперь на кон поставлено слишком многое. Я не спущу с тебя глаз, до тех пор, пока Лодестар не будет у нас в руках. Понятно?
Бачи мрачно кивнул.
Поскольку Бачи не мог идти быстро, до Перевала они добирались еще две ночи. Он ковылял, опираясь на дубинку, которую вырубил в лесу, и бросая сердитые взгляды на Изолт. Изолт была очень рада, что Мегэн взяла на себя заботы о странном спутнике, хотя ей самой было нечем заняться. Дома Изолт ушла бы на охоту, но, к величайшей досаде девушки, Мегэн запретила охотиться. Вместо этого ведьма время от времени посылала ее собирать травы и коренья, чтобы пополнить их скудные запасы, но Изолт не знала местных растений и, несмотря на лекции Мегэн, до сих пор считала собирательство унизительным для воина.
После того как половина растений, принесенных Изолт в первый раз, оказались ядовитыми, несъедобными или незрелыми, Мегэн стала посылать с ней Гита. Хотя Изолт не умела говорить на языке донбегов, зверек мог помешать ей рвать ядовитые растения и направить ее к кустам орешника или дикой смородины. Когда они вернулись, Изолт ругалась, а Гита возмущенно стрекотал, — очевидно, девушка, провела большую часть времени у ручья. Мегэн строго выговорила ей за это. Изолт, как обычно, молча склонила голову. Лицо ее было бесстрастно.
Гита снова застрекотал и, взобравшись по длинной косе Мегэн, вцепился лапками в ее ухо. Улыбнувшись, Мегэн сказала:
— Гита говорит, ты плескалась в воде, как детеныш выдры — визжа и хохоча.
Изолт, не поднимая глаз, как и полагалось при разговоре со Старой Матерью, ответила:
— Я никогда раньше не купалась. В моей стране все белое и холодное; а те ручьи, которые не замерзают, бегут слишком быстро. Озеро у Башен Роз и Шипов не замерзает, но его берега густо заросли терновником, а кроме того, я была слишком занята учебой и уходом за спящей колдуньей.
— Понятно, — мягко сказала Мегэн. — Значит, ты не умеешь плавать?
— Я не знаю, что значит это слово, — вежливо ответила Изолт. Мегэн вздохнула.
— Жаль, что здесь нет Изабо. Она плавает, как рыба, уверена, она быстро научила бы тебя.
— Мне незачем учиться плавать, — сердито ответила Изолт.
Она заметила озадаченный взгляд, который бросила на нее лесная ведьма, и подумала, что та, наверно, считает ее такой же странной, как она сама — Мегэн. Она подозревала, что лесная ведьма не питает к ней теплых чувств: возможно, потому что она умеет охотиться и убивать. Бачи, казалось, тоже испытывает к ней неприязнь в силу каких-то собственных причин, а Изолт привыкла к всеобщей любви и восхищению. Она была самым любимым и уважаемым членом клана — ведь она была правнучкой Зажигающей Пламя и со временем ей предстояло занять это место. Бачи был самым грубым человеком, которого она когда-либо встречала, — он либо игнорировал девушки, либо демонстрировал ей свое пренебрежение. Изолт старательно делала вид, что он ее не интересует, но украдкой следила как он хромает, сбивая посохом головки чертополоха.
Сначала она опасалась его, чувствуя, что он опасен и непредсказуем: она считала, что ее долг — оберегать Мегэн, такую маленькую, старую и исполненную необъяснимого отвращения к насилию и убийству. Но вскоре она решила, что Бачи боится Мегэн больше, чем черт ладана, и вряд ли был способен причинить ей вред. Она сочла за лучшее не обращать внимания на его презрительные взгляды — вряд ли он может причинить ей вред, особенно теперь, когда он ранен и ослабел.
Бачи был настоящей загадкой. Когда он говорил, в его голосе сквозило невыносимое высокомерие, но иногда, когда ему казалось, что никто не видит его, на его лице появлялось выражение такой муки, что Изолт охватывало непривычное чувство жалости. В день, когда они познакомились, она поняла, что Бачи горбун, — прежде она, вероятно, сочла бы его ничтожеством или даже обузой. В ее стране всех неполноценных младенцев отдавали Белым Богам, а те, кто получил увечья в бою или на охоте, доживали свои дни в Гавани, стараясь не путаться под ногами у здоровых. Жизнь на Хребте Мира была нелегка, а смерть подстерегала в двух шагах. Жалость считалась унизительной, признаком слабости. Поэтому странная нежность, которую иногда вызывал в ней Бачи, изумляла Изолт, в особенности, если учесть, что его отношение к девушке не стало лучше, когда он узнал, что она вовсе не настырная Изабо. Время от времени он бросал ядовитое замечание или раздраженный взгляд, но чаще всего они делали вид, что не видят друг друга.
