Но вот обед закончился, и гости перешли в гостиную. Ева с делано безмятежным видом болтала то с одним, то с другим, стараясь при этом не оказаться вблизи Анджелы. Маркус, понимая, что она еще не остыла после встречи с бывшей подругой, наблюдал за нею издалека. И все больше убеждался в том, что атмосфера Бруклендса ей по душе, да и его мать, как всегда красивая и очаровательная, не может ей не нравиться.
Наконец ему удалось увлечь Еву на террасу, чтобы поговорить наедине. Они остановились на том самом месте, с которого она двумя часами раньше наблюдала интимную сцену между Маркусом и Анджелой.
Слегка отодвинувшись, Маркус любовался ее точеным профилем, казавшимся мраморным в свете луны. Красивая и гордая, она влекла его к себе. Внезапно он понял, что желает ее даже больше, чем вначале.
Он пожирал глазами нежные черты ее лица, грациозные линии тела, гибкую шею. Ему нравилось, как она ходит — легкими шагами, слегка покачивая бедрами. В своем траурном одеянии, вся, кроме лица и белого атласного воротника, черная, она напоминала ему шип терновника. И такая же, как он, колючая.
Но под этой темной оболочкой скрывалась чистая, невинная девушка, так непохожая на хищниц брачного возраста, с которыми ему доводилось встречаться. Эти целеустремленные дамы, как две капли воды похожие на Анджелу Стефенсон, впивались в него мертвой хваткой.
Ева вздохнула. Пристальный взгляд Маркуса, уединение, прекрасный вечер действовали на нее как бальзам. Ее охватило волнение, которое она неизменно испытывала в присутствии Маркуса. И которое становилось силенее после каждой их встречи. Она ласково улыбнулась.
; — Я должна извиниться за мои грубые слова. И с чего это я так разволновалась! Нечего было поддаваться на провокации Анджелы. Ведь хорошо знаю, что она собой представляет. И сколько раз давала себе слово, что, встретившись с ней, — а это было неизбежно — виду не подам, как страдала от того, что она вышла замуж за Лесли.
— Понимаю, — пробормотал Маркус. — Я знал, что он считался вашим нареченным и что за него вышла Анджела, но не имел представления о том, что вы были подругами. Иначе не стал бы вас знакомить. Могу ли я рассчитывать на прощение?
Ева улыбнулась, тая под его нежным взглядом.
— Разумеется.
— Благодарю вас. Итак, мисс Сомервилль, вам понравился Бруклендс?
— О да. Очень приятный дом, — ответила она с восторгом. Ее подмывало спросить Маркуса о его отношениях с Анджелой, но гордость не позволяла.
— Рад, что он пришелся вам по вкусу, — произнес он мягко, всем своим видом выказывая удовольствие.
— Вы, помню, говорили, что у вас двое братьев, — сказала Ева просто для того, чтобы поддержать разговор. — И оба во флоте. Навряд ли они часто наезжают домой.
— Очень редко, к огорчению мамы. Ей их обоих всегда недостает.
— И ни один не хочет заняться по вашему примеру угольным промыслом?
— Нет. В этом отношении они пошли по материнской линии. Два ее дяди и один из братьев — моряки.
— А вас море не привлекает?
— Нисколько. Я в отца. И в деда. И слава Богу, иначе у меня не было бы средств содержать наш дом.
— Вы дружили с отцом?
— Еще как! А у вас, мисс Сомервилль, какие отношения с вашим отцом были у вас?
В глазах Евы появилась боль. — Наилучшие.
— Он всегда говорил о вас с огромной любовью.
— Да, и мать и отец очень меня любили. Жаль только, что я так редко видела отца. Он предпочитал большую часть времени проводить вдали от дома, что, впрочем, вам, мистер Фицалан, должно быть хорошо известно.
Последние слова прозвучали упреком.
— Вдали от вас, — поправил Маркус.
— Да-да, именно это я имела в виду. — Вопреки голосу разума Ева не могла не высказать все, что накопилось в ее душе за долгие годы. — Он неизменно отсутствовал — был то в шахте, то где-то с вами, а приходя домой, без конца рассказывал о шахте или о вас, какой, мол, вы замечательный, — и меня пронзала острая боль. Вы когда-нибудь испытывали ревность?
Маркус озадаченно поднял брови.
— Ревность? По-моему, нет.
— А вот я ревновала отца к вам. — Она горечо усмехнулась. — Всякий раз, как он упоминал ваше имя, мне хотелось закричать от обиды. Ничему плохому, что говорили о вас, он не верил, даже тот злосчастный случай на ярмарке не повлиял на его отношение к вам. Он не встал на защиту моей чести, а заявил, что во всем виновата я, и только я.
Глаза ее, негодующие, разгневанные, наполнились слезами.
Маркус понимающе кивнул. Так вот в чем дело! Наконец-то ему стала понятна причина ее холодности, даже враждебности. Они отнюдь не только следствие инцидента на ярмарке. Ее возмущало то, что отец столько времени проводил в его обществе.
— Что я могу сказать в ответ? Простите меня. Я ведь ни о чем не догадывался.
Еве казалось, что будет лучше, если она выговорится.
— А если бы догадались? Что было бы тогда?
— Не знаю.
— Впрочем, как вы могли догадаться? Ведь до этой роковой встречи на ярмарке вы и не вспоминали о моем существовании.
— Зато очень часто вспоминал вас после ярмарки.
— Неужели?! Вот уж не думала. Вы ведь тогда заявили, что я избалованная, испорченная девчонка, каких вы презираете. И вдруг оказывается, что вы обо мне вспоминали.
На лице Маркуса появилась покаянная гримаса.
— Еще раз прошу прощения. Я тогда очень разозлился.
— Да, помню, помню, но у вас были на то все основания, — вздохнула Ева. — Все, что вы мне тогда сказали, было мною заслужено. Папа, безусловно, согласился бы с каждым вашим словом.
— Возможно. Но я вижу, что вы по-прежнему переживаете его частые отлучки из дому в последние месяцы жизни.
— Заблуждаетесь. Я давно научилась относиться к этому спокойно.
— У меня, честно говоря, создалось иное впечатление. Кстати сказать, его отсутствие далеко не всегда было связано со мной. У меня масса дел, не имеющих к нему никакого отношения.
— Да, сейчас я это понимаю. И глупо с моей стороны, что я забиваю вам голову такими пустяками.
Сколько же ей пришлось пережить! Маркус сочувственно вздохнул.
— Последние недели жизни сэра Джона явились для него тяжким испытанием, и работа поддерживала его на плаву, отвлекая от мыслей о болезни. Вам хорошо известно, как он страдал от невыносимых болей. Так что не корите его за то, что он столько времени уделял работе в ущерб дому. У него не было злого умысла, он никоим образом не желал вас обидеть. Я даже думаю, что авария, погубившая его, была благом, ибо спасла его от страданий.
