Вскоре появились и первые домики деревеньки. Сейчас, в ночную почти пору, они казались еще меньше, чем днем, еще более серыми и убогими. Ощущение усиливалось еще и тем, что в деревне почти не было уличных фонарей и освещалась она светом, падавшим из окон домов, хозяева которых пока не спали.
Зная уже, куда мне следует ехать, я направила машину к концу улицы, к дому Степаниды Федоровны. Ясно было, что она, к моему счастью, еще не легла отдыхать, так как через задернутые шторы просачивалось синеватое свечение экрана включенного телевизора. Остановив машину прямо у дома, я, понимая, что могу и не достучаться, несколько раз просигналила, а лишь затем вышла и направилась к двери.
К тому моменту, как я до двери дошла, она сама передо мной распахнулась и из нее высунулась немного растрепанная Степанида Федоровна, на плечи которой поверх легкого халата была накинута пуховая шаль. Вид у женщины был немного испуганный, что и понятно: мало кто из одиноких людей ожидает гостей на ночь глядя.
— Добрый вечер, Степанида Федоровна, — поприветствовала я женщину. — Извините за беспокойство, да еще в такое время, но у меня к вам появилась пара вопросов.
— Ничего-ничего, я еще не ложилась, — ответила она и сразу пропустила меня внутрь.
Мы прошли в дом. Степанида Федоровна включила свет в комнатах, а телевизор, наоборот, выключила. Затем села и сразу же приготовилась меня слушать. Я не стала тянуть время и тут же перешла к делу:
— Я слышала, что вам звонила Ольга. Это правда?
— Да, я рассказала о нашем с ней разговоре Мурашеву, чтоб парень не переживал.
— Сами сообщили или же вас попросила племянница? — снова спросила я.
— Она попросила, — честно призналась женщина. — Сказала, что почему-то не может связаться со своими друзьями, а потому попросила сделать это меня и даже дала мне его телефон. Хоть он у меня уже и был.
«Так, пока все сходится, — отмечала я для себя. — Идем дальше».
— Перескажите, что еще она говорила, — на всякий случай попросила я, решив, что и тут может промелькнуть какая-то интересная деталь, которая позволит во всем разобраться.
— Да пересказывать особо-то и нечего. Она просто поздоровалась, поинтересовалась здоровьем, а потом сказала, что дома у ее друзей к телефону никто не подходит, а ей очень нужно сказать им, что с ней все в порядке, чтобы зря не волновались. Ну я, конечно, согласилась в этом помочь.
— А она не говорила, звонила ли к себе домой? — выдала я новый вопрос. — Мне точно известно, что с Ольгой вместе жил один парень. Или про то, что его нужно предупредить, она не вспомнила?
— Честно сказать, я не знаю, — слегка разволновалась женщина. — Про это мне самой ничего известно не было, а она и не говорила.
«Естественно, знала ведь, что ее хахаль на ее поиски не кинется — ему и без нее неплохо живется, так что ж его предупреждать», — съехидничала я про себя, но тут же осеклась и напомнила самой себе, зачем, собственно, сюда приехала.
— Тогда у меня к вам еще один вопрос. Скажите, как у Ольги обстояли дела со зрением? Она хорошо видела или, может, носила очки или же линзы?
— Нет-нет, зрение у нее было хорошим, я знаю точно, — теребя конец платка, ответила Степанида Федоровна. — Ее мать как-то похвалилась, что зрение у Оленьки прямо как у орла. Правда, этим она меня хотела скорее уколоть, имея в виду, что девочка и сама увидит, какая я есть, — упавшим голосом добавила женщина и тяжело вздохнула. Но быстро взяла себя в руки и добавила: — Не думаю, чтобы она стала мне врать.
— Хорошо, — вслух высказала я свои мысли. — Значит, плохое зрение было у Людмилы.
— Не думаю, — вырвал меня из задумчивости голос Степаниды Федоровны.
— Вы что-то знаете? — тут же переспросила ее я.
— Нет, просто… Ну, я думаю, что она не должна была страдать плохим зрением… при матери-то окулисте…
— Ее мать была окулистом?
— Да. В больнице она и познакомилась с отцом Ольги. Это мне сестра рассказывала в какой-то момент нашего временного перемирия, еще до рождения девочки. Но это, конечно, только предположение.
— Верно, только предположение, которое еще нужно проверить, — согласилась я, вставая. — Благодарю вас за помощь и еще раз прошу меня извинить за столь позднее вторжение.
— Ничего-ничего, — так же вставая, ответила мне женщина. — Вы мне лучше скажите: вы что, все еще ее ищете? Я ей сказала об этом, а она только усмехнулась, мол, глупости затеяли. Максим же сказал, что попросит вас прекратить расследование.
— Он и попросил, — не стала я врать хорошему человеку. — Это я по собственной инициативе занимаюсь ее поисками, так, ради любопытства: удастся ли мне найти ее раньше, чем сама вернется, или же нет.
— Сама, значит, вернется, — задумчиво повторила Степанида. — Это хорошо… Наверное, хорошо…
Глава 8
Вернувшись домой после поездки в Поклеповку, я проверила, не случилось ли за время моего отсутствия каких-либо инцидентов в квартире, и, не обнаружив ничего, кроме, пожалуй, давно уже спящего в кресле ребенка, удалилась в кухню. Там я сварила кофе и некоторое время просидела в задумчивости, потягивая этот фантастический напиток. Я все пыталась понять, верно ли мое предположение насчет подмены или же нет. Ошибка или правильный вывод?
Окончательно ответить самой себе на этот вопрос без дополнительной информации я пока не могла. Мне просто позарез нужно было знать, каким было зрение второй из сестер: плохим или хорошим.
Если оно вдруг окажется плохим, то тогда Людмилу-Ольгу можно будет проверить и подловить именно на этом. Ведь не так просто сыграть слепоту, если у тебя ее на самом деле нет, уж я-то хорошо знаю. Если же зрение девушки окажется хорошим, что тоже не исключено, тогда…
«А что тогда?» — выудив слабинку в логике, моментально поинтересовался мой язвительный внутренний голосок. «А ничего, — равнодушно ответила ему я. — Это все равно еще не будет означать, что виденная мной Людмила — настоящая Ситенкова. Может, она купила этот набор кому-то в подарок. Такое ведь тоже возможно».
После моего объяснения внутренний голосок быстренько успокоился, а я, понимая, что прояснить ситуацию в настоящее время невозможно — не стану же я беспокоить ни в чем не повинных людей в три часа ночи, — решила отправиться спать. И не просто решила, но и отправилась. И, едва коснувшись головой подушки, погрузилась в сон.
Проснулась я поздно, несмотря на то, что еще с вечера установила будильник на семь часов, но он почему-то не прозвенел. Почему именно, я поняла довольно быстро, едва взглянув на него. Стрелка утреннего звонка, как я ее называю, стояла на девяти часах, до которых еще было тикать и тикать.
«Так, опять проделки Константина, — сразу же догадалась я. — Решил вновь отмазаться от посещения школы. Как бы не так, не выйдет».
