Поэтому он без особого удовольствия узнал, что миссис Уэстон оказалась права насчет того, что мистер Палмер будет ожидать его прибытия, причем в буквальном смысле. Поверенный просто поселился в доме. «Как будто это он унаследовал титул», — раздраженно пожаловалась миссис Бентон.
Джеймс успокоил возмущенную домоправительницу, уверив ее, что завещание зачитают завтра же, как можно раньше, и если повезет, этот человек уберется до полудня. Но когда он на следующее утро проснулся, как ему показалось, слишком рано, то по высоте солнца, видневшегося сквозь занавески, определил, что уже близится полдень. Бедной миссис Бентон предстояло кормить поверенного еще и ленчем.
— Мистер Палмер ждет вас в кабинете, милорд, — сообщил Джеймсу дворецкий.
Кабинет.
Самое подходящее место для улаживания юридических вопросов. Но при одной лишь мысли об этой комнате Джеймсу становилось не по себе. Сердце его глухо колотилось в груди, когда он отворял тяжелую дубовую дверь, и каждый мускул в его теле напрягся, изготовившись к битве. Все горькие, ужасные воспоминания о том дне, когда он впервые прибыл в Шеффилд-Парк, вновь нахлынули на него.
Даже по истечении стольких лет он помнился ему как самый худший день его жизни. Хуже даже, чем тот, когда он стоял рядом с отцом и наблюдал, как его мать и крошечную сестренку опускают в могилу. Хуже даже дня похорон его отца, состоявшихся всего через несколько месяцев после похорон матери. Хуже даже тех нескольких жутких дней пути по морю из Ирландии в Англию, когда его почти непрерывно рвало, если не от качки на бурных волнах, то от тревоги и страха из-за того, что он покидал все, что до сих пор знал и любил. Он прибыл в Шеффилд, испытывая беспокойство и одновременно возбуждение; внутренности его скрутило тугим узлом, который затягивался все туже, по мере того как впереди вырастала величественная громада графского дома.
Огромное здание из золотисто-желтого камня надменно возвышалось над местностью. Широкий зеркальный пруд, по размерам приближавшийся к небольшому озеру, простирался во всю длину главного фасада, под стать грандиозному сооружению. На расстоянии дом выглядел устрашающе. Вблизи его размеры ошеломляли. Джеймс посмотрел вверх, стараясь заглянуть выше, еще выше, — светло-желтая каменная громадина все продолжала тянуться в вышину, словно подпирала собой небесный свод.
Миссис Фицпатрик, вызвавшаяся сопровождать его в поездке, была так же поражена.
— Какой прекрасный большой дом! — Она ласково улыбнулась ему. — Подумать только, однажды наступит день, и вы станете хозяином всего этого, и Джеймс ощутил необыкновенную гордость и возбуждение. Наконец-то он увидится со своим дедушкой! Отец его не часто говорил о графе и всегда без особого восторга, но это был дед Джеймса, и это он распорядился, чтобы мальчик приехал жить с ним. На самом деле он потребовал, чтобы его внука немедленно прислали к нему, а уж он сам позаботится о дальнейшей судьбе будущего английского графа.
Узнав о том, что его дедушка хочет его видеть, что он заботится о нем, Джеймс почувствовал, как в сердце у него вспыхнула светлая искорка. На протяжении всего долгого путешествия он лелеял ее, раздувая в ровное пламя надежду, которая помогала ему устоять против нависшей над ним тьмы.
Легкое покашливание мгновенно вернуло Джеймса к действительности, и он осознал, что мистер Палмер поднялся и, один лишь Бог знает, как долго, протягивает ему руку.
— Извините меня, мистер Палмер. — Джеймс пожал поверенному руку. — Эта комната хранит столько воспоминаний…
— Не надо ничего говорить, милорд. Возвращение в Шеффилд-Парк так скоро после кончины вашего деда…
— Джеймс! — Широкая ладонь сжала его плечо, и прежде чем он успел узнать голос, Оливер Уэстон сжал его в крепких теплых объятиях.
— Ну как ты, парень? — мягко спросил лорд Уэстон, внимательно глядя на Джеймса.
Джеймс пожал плечами, искренне молясь, чтобы глаза не были на самом деле окном в душу, потому что в противном случае он будет разоблачен, и все его темные желания к Изабелле, скрытые там, станут известны.
Джеймс уже собирался спросить, зачем пришел лорд Уэстон, ведь он давно уже вышел из возраста, когда нуждаются в опекунах, как вдруг заметил еще одного посетителя, и у него перехватило дыхание. Словно он вызвал ее своими мыслями, Изабелла поднялась с кушетки и присела в низком реверансе.
— Милорд!..
— Мисс Уэстон. — Джеймс поклонился и судорожно сглотнул.
Господи! Даже в его мечтах она не была так прекрасна. Он надеялся — Боже, как он надеялся! — что если снова ее увидит, когда снова ее увидит, это страстное навязчивое желание исчезнет. Напротив, оно стало вдвое сильнее. Вожделение охватило его, раздирая жадными когтями его внутренности, возбуждая плоть… и Джеймс благоразумно поспешил усесться за массивный письменный стол деда.
Это охладило его пыл. Нужно только взять листок бумаги в руки, и сцена уже готова для той, первой встречи.
Джеймс помнил, что ему показалось странным, почему дед не поднялся ему навстречу, чтобы приветствовать его, когда он вошел в комнату. Он подумал, возможно, у графа подагра. Джеймс не знал точно, что это такое, но в Ирландии у них был сосед, который всегда оставался сидеть, ссылаясь на то, что у него разыгралась подагра, когда в комнату входили дамы.
Хотя Джеймсу были видны только торс и голова деда, непохоже было, что тот страдает от какого-либо заболевания, будь то подагра или что-нибудь другое. Для мужчины тогда на шестом десятке лет седовласый граф выглядел вполне здоровым. С его узким костлявым лицом дед напоминал хищную птицу, главным образом из-за огромного, похожего на клюв носа. Тонкие бледные губы, выражая неодобрение, постоянно были сжаты в жесткую линию.
Джеймс помнил все до мелочей, словно это произошло только что. Помнил, как дед в упор смотрел на него, не произнося ни слова. Помнил пронизывающий ледяной взгляд его голубых глаз, острый и настороженный, — взгляд, которым ястреб высматривает на земле добычу. Потом дед сосредоточил внимание на миссис Фицпатрик.
— Вы ирландка? — спросил он, произнеся слово «ирландка» с отвращением.
— Да, милорд.
— Тогда вы уедете. Мой дворецкий позаботится о том, чтобы вам хватило средств вернуться туда, откуда вы прибыли.
Джеймс, потрясенный до глубины души, с ужасом смотрел на деда. Его мама говорила ему, что некоторые англичане не любят ирландцев, но он никак не ожидал встретить такую неприкрытую ненависть. Он полагал, что англичане не любят ирландцев точно так же, как он, например, не любит зеленый горошек.
В конце концов, каждый волен иметь свои предпочтения, и если кому-то в гостях предложат зеленый горошек, он должен с любезной миной съесть его.
Взглянув на свою старую няню, Джеймс увидел выражение глубокого страдания на ее лице. Он храбро сжал ее руку и кивнул, пытаясь заверить ее, что с ним все будет в порядке, хотя сам не был в этом уверен.
— Вы можете идти, — заявил граф.
