Ребекка успела вымолвить, заикаясь:
– Амос Уэллс.
Рори напрягся, откинул голову и внимательно посмотрел на нее. На его лице появилось озабоченное выражение.
– Что сделал Уэллс?
– После вчерашнего… я знала, что он рассердится на меня… из-за корзинки с ленчем, но когда ты уплатил за мою корзинку так много… его вроде бы выставили дураком… об этом все говорят в городе. Я только вернулась домой, а мама уже все знала.
– Разумеется, вся эта свора сплетников наперегонки помчалась доносить ей о происшествии в парке, – произнес он мрачно. – И я догадываюсь, что они наплели про тебя и про меня… Пусть я не так богат, как Уэллс, но я приду к твоему отцу и…
– Нет! Дело как раз в том, что ты не Амос Уэллс… Он способен лишить папу прихода, а мужа Леа – работы. Я доставила ему неприятности, я и должна загладить свою вину.
– Я не желаю, чтобы ты унижалась перед подобным мерзавцем. Ни один мужчина, будь в нем хоть капля гордости, не стал бы шантажировать женщину, угрожая ее семье. А если б родители любили тебя по-настоящему, то не позволили бы тебе принести себя в жертву.
В нем клокотал такой гнев, что, не рассчитав силы, он больно сжал ее руки. Ребекка поморщилась и издала тихий стон.
– Прости меня, дорогая. – Он гладил ее кожу, охваченный и нежностью, и жалостью к этой слабой, во многом несчастной по его вине девочке.
– Ты ничего не понял, Рори! – убеждала она его. – Ни отец, ни Генри ни о чем меня не просили. Мой папа вообще не догадывается, что Амос нам угрожает.
Ребекка рассказала Рори о том, что прочла между строк в тщательно взвешенном послании Амоса. Зная необузданный нрав ирландца, она предприняла отчаянную попытку уговорить его не вмешиваться и позволить ей самой все уладить.
– Я сверну ему шею голыми руками! – Ирландский акцент у Рори проявился очень явственно. Это означало, что он взвинчен до предела.
– Я так боюсь, что ты все погубишь. Если ты выступишь против него, месть Амоса нашей семье будет еще страшнее, а тебя… тебя просто убьют, Рори.
Она сжала его окаменевшее лицо, его стиснутые челюсти нежными ладонями и умоляюще смотрела ему в глаза.
– Пожалуйста, прошу тебя. Побудь в стороне, пока я не утихомирю его проклятую гордость. Я попрошу прощения, я уговорю его… А когда сплетни утихнут, он сам поймет, что я ему не пара, и отстанет. Если же ты сейчас придешь свататься, родители будут в гневе на нас с тобой, а Амос сочтет, что ему дали отставку из-за тебя. И тогда я не знаю, чем все кончится…
– Мое самолюбие стоит не дешевле, чем гонор мистера Амоса, – произнес Рори, понемногу отступая под отчаянным натиском Ребекки.
Все-таки ее благоразумие побеждало его темперамент.
– Но учти, я не буду ждать долго, – добавил он. Эта фраза уже напоминала раскаты удаляющейся грозы.
Она облегченно вздохнула.
– А какой срок ты мне даешь? – смогла она даже пошутить.
– В разумных пределах…
– А что, по-твоему, значат «разумные пределы»?
Ее пальцы легонько пробежались по его четко очерченным скулам, по мужественному подбородку. Он поймал их и расцеловал кончик каждого пальца, как поступал уже дважды при их встречах. Почему-то это оказывало на нее гипнотическое влияние. Когда Рори зубами слегка прикусил ее большой палец и погладил его языком, радостная дрожь мгновенно пробежала по ее телу от макушки до пят.
– Ты когда-нибудь купалась на рассвете, Ребекка? – уклонился он от ответа на заданный вопрос.
– Рори, ты обещал мне ждать и не вмешиваться.
– Я не буду вторгаться в обитель твоего папаши и приставать на улице к почтенному мистеру Уэллсу. Я обещал не вмешиваться, но ждать обещал лишь в разумных пределах… А что такое «разумные пределы», Ребекка? Мы с тобой здесь вдвоем… никого вокруг. Может быть, мы уже дошли до предела? Не пора ли нам его переступить…
Рори продолжал покрывать ее пальчики поцелуями, и ее дрожь не унималась.
– Поплывем вместе, Ребекка.
– Я не могу. Я не умею плавать.
С самого начала она знала, что было безумием приходить сюда.
– Я тебя научу, – пообещал он и на руках понес ее из тени ольховой листвы на ослепительный солнечный свет.
6.
– Ты моя! Я люблю тебя! Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Скажи «да»! – твердил Рори, прижимая ее легкое беспомощное тело к своей груди.
Ребекка с трудом вырвала у него обещание дать ей возможность самой избавиться от Амоса Уэллса, но зато он теперь требовал подтверждения, что она безраздельно принадлежит только ему.
Он ждал от нее ответа.
– Да, Рори! Да! – Ей было так хорошо у него на руках. Их сердца бились как одно сердце, а дыхание было общим.
Рори осторожно опустил ее на землю, но она не чувствовала под собою ног. Она еще парила в воздухе. Ребекка столько собиралась узнать нового для себя, столькому ей предстояло научиться, и он был тем самым мужчиной, который мог и хотел обучить ее.
Его рот вновь прижался к ее губам в настоятельном требовании поцелуя, после которого она превращалась в мягкую податливую глину в его руках, и он был властен лепить из нее все, что только захочет. Рори прижал ее к себе так крепко и с такой энергией, какую она не замечала в нем раньше. На этот раз он, видимо, решил идти до конца. В его порыве ощущалась какая-то отчаянная бесшабашность. Уже только инстинкт руководил им. И ею тоже.
Его руки по-хозяйски скользнули по изгибам ее тела, потом сосредоточились на груди. Соски ее сразу же заныли и исполнились томящей болью и желанием, чтобы ласка продолжалась. Он быстро расстегнул пуговицы на ее блузке и забрался рукой внутрь, сбросил плечики ее сорочки и пальцами пробежался по теплой нежной коже. Другая его рука подхватила ее ягодицы, вновь приподняла легкое тело на воздух, их бедра сдвинулись плотно и начали двигаться в уже знакомом ей таинственном, но подсказанном самой природой ритме.
Ребекка ничего не знала о физической близости мужчины и женщины. Она прочла греческие мифы о том, как совокупляются боги и смертные, и терялась в догадках, что кроется за этими описаниями, красочными, однако полными недомолвок.
Она не осмеливалась спросить мать, но ей удавалось изредка подслушать обрывки бесед замужних женщин об исполнении супружеских обязанностей. В присутствии молодых девиц женщины обычно сразу же умолкали. Ребекка знала точно лишь одно – мужчины созданы иначе, чем женщины, и эти главные отличия кроются именно в самых секретных, «стыдных» местах.
Тело Рори прижималось как раз к этим местам. Ребекка почувствовала, как что-то твердое уперлось в низ ее живота, когда он плотно прижал к себе ее бедра.
Затем его губы покрыли поцелуями ее шею, спустились на грудь – влажные, ласковые, они показались ей, однако, горячее огня. Этот огонь прожигал ее насквозь. Ребекка изогнулась, повинуясь инстинктивному порыву, навстречу ему, не сознавая, какие странные и грозные изменения творятся с ее телом там, внизу, между ног. Пока Рори мял ее груди, то одну, то другую, целовал, сосал, ласкал языком, они оба опустились на колени в траву. Но лишь он оторвался на мгновение от ее груди, и Ребекка увидела его лицо, отрешенное, искаженное похотью, очарование момента нарушилось. Она ощутила его руки на своей талии, почувствовала, как он возится с ее пояском и уже начинает сдергивать юбку. Рори выглядел сейчас совсем чужим, пугающим, похожим на демоническое божество из древних мифов. Это не был ее прежний Рори, который умел смеяться так заразительно и внимательно выслушивал ее девичьи проблемы. Это был незнакомец – сильный и опасный.
