«Какой беззастенчивой актрисой я стала!» И все по желанию Амоса. Он с самого начала дать понять, что от ее послушания зависит судьба всех благотворительных начинаний преподобного Синклера и самой церковной общины Уэлсвилла.
Еще не появившийся младенец тоже использовался Амосом как козырная карта в затеянной им игре. Он согласился прикрыть грех Ребекки и дать ребенку свое имя, но поступил так вовсе не из чувства милосердия – за несколько недель жизни с ним в одном доме Ребекка убедилась, что ее супруг – человек черствый и заботится только о собственной выгоде. Она не надеялась, что рождение малыша смягчит его душу. Она обрекла себя на вечное служение Амосу Уэллсу, и такая же участь ждала и ее ребенка.
– Теперь вы готовы к выходу, мадам! – Пэтси отступила на шаг, с восхищением глядя на госпожу.
Ребекка полюбила скромную юную ирландку и упросила Амоса взять ее на постоянную работу. Пэтси не была искусной горничной, но проявляла сообразительность и желание учиться. И, что было важнее всего, она стала для Ребекки истинным и единственным другом, на которого можно положиться.
Ее родители прибыли в Карсон-Сити на свадебные торжества. Их сопровождал Генри, а Леа осталась дома. Ее состояние не позволяло ей пускаться в путешествие, пусть даже на короткие расстояния, да и сама она не желала показываться на публике.
Семья Ребекки считала, что между молодоженами царит полная идиллия. Богатый щедрый муж снабдил Ребекку таким роскошным гардеробом, что даже Селия Хант позеленела бы от зависти.
Городской дом Амоса высился на холме, откуда открывался вид на живописную Орлиную долину. Трехэтажный кирпичный особняк был обставлен элегантной викторианской мебелью. В холле, столовых и гостиных сияли хрустальные люстры, французские гобелены и дорогие ковры украшали стены. Ребекке Уэллс завидовали все жительницы Карсон-Сити, не догадываясь, что она несчастнее любой из них.
Никакой радости от окружающей ее роскоши и от подарков мужа она не испытывала, но предпринимала все усилия, чтобы он не прочитал ее истинные мысли. Хотя, впрочем, скрывать что-нибудь от него было бесполезно. Он был проницателен, все знал, все понимал.
Ребекка позволила Пэтси застегнуть на шее бриллиантовое ожерелье – свадебный дар Амоса. Чопорный высокий воротник, расшитый тремя рядами крупных жемчужин, тяжелые серьги, массивные браслеты – все это не соответствовало ее простым вкусам и было, на ее взгляд, слишком кричащим, слишком приковывающим к себе внимание. Но выбор украшений, как и все в ее жизни, целиком зависел от мужа.
Легкий вкрадчивый стук в дверь прервал ее размышления. Она услышала голос Генри:
– Ты готова, Ребекка? Амос занят с губернатором Блейсделом и просил, чтобы я сопровождал тебя вниз. Когда он освободится, вы вместе войдете в бальный зал.
Пэтси отперла дверь. Генри не вошел, а остался стоять на пороге. Торжественное одеяние подчеркивало его мужественную красоту, но он несколько стеснялся своего фрака и белой крахмальной рубашки. Его волнистые каштановые волосы были аккуратно подстрижены, а нафабренные усы стояли торчком. Оттянув тесный воротничок, он согнул мощную шею в поклоне и расплылся в широчайшей улыбке.
– Ты выглядишь грандиозно, Ребекка! Все мужчины Невады лопнут сегодня от зависти к Амосу.
– К этому он и стремится, – ответила Ребекка и, улыбнувшись Снейду как можно приветливей, подошла к нему.
Он взял ее под руку и повел к лестнице.
– Я понимаю, что у вас с Амосом отношения непростые, хотя ты это и пытаешься скрыть. С ним нелегко ладить, я знаю, но зато в Вашингтоне тебе обеспечена сказочная жизнь.
В его карих глазах были сочувствие и понимание ее проблем.
– Ты хороший человек, Генри. И ты знаешь, что у меня не было выбора.
Жар опалил ее щеки, и все же она не стала уклоняться от его испытующего взгляда. Его благодушие сменилось тревогой.
– Он знает?
– Я ему сказала.
Генри с трудом поборол охватившую его панику.
– Не очень-то разумный поступок с твоей стороны… Ты не находишь?
– Я не могла поступить иначе… Здесь замешаны слишком интимные вещи, о которых мне больно говорить. Я не хочу обсуждать их с тобой, Генри, но я ценю твое дружеское внимание.
– Ты всегда можешь положиться на меня, Ребекка.
Они спустились в холл, заполненный оживленной блестящей публикой. На праздник Амос пригласил «серебряных баронов», владельцев крупных ранчо, президентов банков и компаний, железнодорожных магнатов, не забыв разбавить «большие» деньги интеллектуалами, представителями крупнейших газет северо-западной Невады и политиками всех мастей. Богачи на этом приеме выставляли своих жен напоказ, но ни одна из них не могла затмить юное очарование Ребекки. Спрятав глубоко в себя горечь и тревогу, она приветливо улыбалась гостям и даже смеялась, казалось бы, от души, в ответ на чьи-то шутки.
Материнское объятие было на удивление пылким. Доркас вела себя так, будто не пролегла еще месяц назад пропасть между дочерью и ею. Она лучилась гордостью за Ребекку, любуясь ее домом, нарядом, драгоценностями.
– Ты отлично выглядишь и, по-моему, вполне освоилась на новом месте.
Эфраим, всегда чувствующий себя неудобно среди всеобщего веселья, тихо произнес:
– Твоя мать права. Я рад за тебя, дитя мое.
– А у тебя усталый вид, – с грустью заметила Ребекка. – Ты, наверное, совсем не отдыхаешь?
– Конечно, – вмешалась Доркас. – И виной этому все те же китайские язычники из Комстока.
– Твое счастье, дочь, что ты не видишь, в каких условиях живут эти бедняги. Моя помощь им – это капля в море…
– То, что вы делаете, благородно и весьма полезно, Эфраим! И за это я безмерно уважаю вас. – Подошедший Амос прервал беседу дочери с родителями и, властной рукой подхватив Ребекку, увел ее за собой.
Тесно прижав ее к себе, как и положено горячо любящему мужу, он прокладывал путь вместе с ней сквозь толпу.
– Какая романтичная пара, – произнесла какая-то разукрашенная матрона, обмахиваясь веером.
– Он годится ей в отцы, – откликнулась ее подруга. – Но девице в ее возрасте необходима твердая и опытная рука.
Пожилые дамы одобряли выбор мистера Уэллса, а более молодые в мечтах представляли себя на месте Ребекки, под руку с Амосом Уэллсом входящей в бальный зал, чтобы открыть танцы традиционным вальсом.
Хозяин и хозяйка какое-то время скользили в одиночестве по паркету под волшебные звуки скрипок. Воздух был заполнен ароматом бесчисленных роз и лилий, влажных от водяных брызг, помещенных в высокие вазы, расставленные повсюду. Две громадные люстры заливали зал ярким светом, и бриллианты вспыхивали и искрились на шее Ребекки, в вырезе ее платья, в ушах, в браслетах на тонких изящных руках. Золотистый шелк ее платья тоже сверкал, когда Амос закружил ее в вальсе как диковинную сказочную птицу.
