Она ненавидела все, что связано с выполнением супружеских обязанностей, из-за унижений, которым он подвергал ее в постели до своего отъезда на войну. Но прошлая ночь все перевернула. Она испытала чувства, дотоле ей неведомые. Муж своими действиями разбил вдребезги сложившееся у нее мнение о том, что такое супружеские отношения.
Он заставил ее желать его.
В отсутствие мужа Мерседес упивалась так трудно доставшейся ей независимостью и уверенностью в своих силах. Теперь, с его приездом, он мог переиначить ее планы, касающиеся гасиенды, и, если она воспылает любовью к нему и станет ему покорной во всем, какое страшное оружие окажется у него в руках.
Ее положение станет просто невыносимым. Он сможет насмехаться и дразнить ее, обретя над ней пугающую власть. От этих мыслей у нее заныло сердце. Но все же по какой причине Лусеро, считавший ее непривлекательной и невыносимо скучной, вел себя этой ночью совсем по-другому? Он желал ее, он истратил столько времени и усилий, чтобы ее соблазнить, как это делает молодой муж с новобрачной в первую их ночь.
Впрочем, она толком не знала, что такое первая брачная ночь, но воспоминание о давней близости с Лусеро и сейчас заставило ее вздрогнуть от отвращения.
«Я была так наивна, что поддалась глупым девичьим грезам, как только впервые увидела его портрет», – с грустью подумала Мерседес.
Ее опекун привез миниатюру в школу при монастыре и сообщил, что брачный договор заключен с соблюдением всех формальностей. Глядя на красивое лицо Лусеро, она погрузилась в мир наивных фантазий. Ее надежды на преданность и возвышенную любовь обратились в пепел, как только они встретились.
Подарила ли ей судьба второй шанс на воплощение мечты?
Как ей себя вести, когда произойдет их встреча? Что следует говорить после откровений прошедшей ночи?
Главный урок, который Мерседес затвердила за эти годы, заключался в непреложной истине – хозяйка Гран-Сангре должна решать проблемы лобовой атакой.
С проблеском возрожденной надежды она пустила лошадку быстрой рысью к дому, чтобы встретиться лицом к лицу с супругом.
Он уже сидел за столом, отхлебывая из чашки раскаленный угольно-черный кофе. Как только он привстал ей навстречу, щеки ее запылали.
– Добрый день. Уверен, что несколько затянувшаяся прогулка доставила тебе удовольствие… именно в это великолепное утро.
Мерседес была прекрасна, раскрасневшаяся от свежего ветра и от смущения, с пламенем в золотистых зрачках. Но все же Ник не мог удержаться, чтобы не поддразнить ее и слегка не приобнять, когда усаживал ее за стол рядом с собой.
– Доброе утро.
Она сохранила внешнее спокойствие, проигнорировав его мимолетную ласку.
– Я занимаюсь этим каждое утро. Иногда мне хочется продлить прогулку…
– Как в этот раз? – перебил он ее.
Мерседес не ответила, молча потянулась за кофейником.
– Ты покинула меня среди ночи. Ты что, боялась проснуться у меня под боком, любимая?
Он поскреб кончиками пальцев подбородок и с любопытством уставился на нее. Она не выдала своего смущения, но опустила голову, не желая встречаться с его гипнотизирующим взглядом.
– Я привыкла спать одна, Лусеро, и не собираюсь изменять своих привычек.
– Я уже слышал это от тебя. Жаль. Но я излечу тебя от этой дурной привычки по возвращении из Эрмосильо.
Легкое разочарование, которое она ощутила после его сообщения об отъезде, озадачило ее саму.
– Итак, ты все же собрался нанимать еще людей?
Его веселость несколько потускнела.
– Да, но у меня есть там еще одно дело. Вчера я получил из Эрмосильо известие о женщине, с которой был связан еще до нашего обручения.
Ее подбородок вздернулся, взгляд помрачнел.
– У тебя было много связей… – она с ехидством выделила последнее слово, – …до и после свадьбы.
– Но в результате появился всего лишь один ребенок.
Незачем было подслащать для нее горькое лекарство. Ник видел, что произнесенная им фраза словно хлестнула ее кнутом, но он не дал ей возможности обрушиться на него. Он продолжил, делая вид, что не замечает, как вскипает в ней гнев:
– Розалия воспитывалась в монастыре урсулинок, где ее мать служила кухаркой.
– Ты прогнал ее, когда она забеременела?
Ее вопрос звучал скорее как обвинение.
– Мой отец все это устроил. – Ник развел руками, как бы снимая с себя ответственность. – Но теперь мать ее умерла от холеры. Розалия осталась одна в четыре с половиной года.
– Как ты с ней поступишь? – спрашивая это, Мерседес обдала его холодом.
Сколько детей у него разбросано по свету от несчастных служанок и прочих легковерных простушек! Она сомневалась, что он ведет им счет и вообще вспоминает о них. Но последующие его слова ошеломили ее:
– Я привезу ее сюда и воспитаю как свою дочь. Конечно, я найму няньку ухаживать за ней. Девочке будет предоставлено отдельное жилище в домике для гостей за ручьем, как только его приведут в порядок и сделают пригодным для жилья.
Мерседес не могла поверить тому, что услышала.
– Таким образом, ты собираешься признать ее своей?
Он явно рассердился.
– Мать уже посоветовала мне отказаться от моих намерений. Не последуешь ли и ты ее примеру? Пойми, Розалия – еще малое дитя, и некому позаботиться о ней.
– Удивительно, что ты озабочен участью осиротевшего ребенка и даже удосужился запомнить имя девочки.
Тон Мерседес был язвительным, но, как ни странно, гнев ее улетучился.
– Вероятно, причина в том, что я вдоволь насмотрелся на сирот во время этой трижды проклятой войны, – оправдался Ник. – Или… я слишком многих ребятишек сделал сиротами. Что бы там ни было, я отправляюсь в Эрмосильо немедленно. Потребуется неделя, чтобы добраться туда, подобрать подходящих работников, найти подходящую няньку и возвратиться назад. Что ж, до встречи!
Николас отвесил ей поклон, затем, подняв руку в прощальном приветствии, собрался уходить.
Она нервно прикусила губу, потом воскликнула:
– Лусеро, подожди! Позволь мне сопровождать тебя.
Он был изумлен.
– Ради Бога, объясни, зачем тебе это понадобилось? Двое суток туда и столько же обратно, причем дорога не из приятных – ты сама это знаешь. Кроме того, у нас нет денег на развлечения и обновы, в которых ты могла бы там появиться.
– Мне не нужны развлечения и наряды. Я хочу сама привезти Розалию сюда.
Ник посмотрел на нее так, как будто она полностью лишилась разума.
