– В таком случае мы должны выполнить просьбу принца и дать Максимилиану наше золото, – высказался Патрисио.
– И нашу кровь? Ты это хотел сказать? Удивляюсь тебе. Ты стал рассуждать как эти зеленые юнцы. – В ледяном взгляде старшего Варгаса читалось явное презрение к мыслительным способностям своего давнего друга.
– Очевидно, дон Патрисио пошутил, – с циничной усмешкой произнес Герман. – Как бы нам ни нравился Салм-Салм, но своя рубашка ближе к телу, и тратить деньги впустую на милостыню попрошайкам нам не следует. Ведь принц унесет отсюда ноги тотчас вслед за французами, а мы останемся здесь.
– И так же поступит наш обожаемый юный Габсбург, если в голове у него сохранилась хоть малая толика мозгов, – пренебрежительно подхватил Доротео.
– Останется он или сбежит – уже неважно! – дон Варгас властно прервал в самом начале завязывающийся было спор.
Все взгляды присутствующих обратились на него.
– Нас устроит любое консервативное правительство, которое придет к власти в столице. Пусть даже это будет свора жадных до добычи республиканских генералов. Мы с ними отлично поладим, особенно если они начнут грызться между собой.
– Одного мы не можем допустить, – подал голос Мариано, – это чтобы в столице воссел на трон проклятый индеец и начал править сильной рукой. Хуареса надо ликвидировать.
– Сколько раз мы пытались, и все без толку! – раздраженно откликнулся Герман.
– Больше провалов не будет. Ошибиться сейчас – непозволительная роскошь! – Скучающая мина улетучилась с лица Мариано Варгаса. Куда-то исчез замкнутый в себе, угрюмый и равнодушный ко всему пьянчуга. Перед собравшимися в кабинете гасиендадо предстал вождь с пылающей страстью в глазах и в голосе. – Наши семьи владели этой землей из поколения в поколение. Теперь мы близки к тому, чтобы потерять все. Хуарес держит в руках все нити, от него исходит энергия, которая движет повстанческими ордами. Умрет он – и их революция умрет вместе с ним. Армии Диаса и Эскобедо рассыплются, распадутся на десятки бандитских шаек, а мы… тогда мы здесь, на севере страны, останемся полновластными хозяевами, какими были на протяжении столетий.
Мариано закончил свою речь на торжественной ноте.
– Ты считаешь, что, убив Хуареса, мы тем самым спасем императора? – скептически осведомился Патрисио.
Мариано небрежно пожал плечами:
– Вероятно, нет. Но нам какое дело до Максимилиана? Усидит он в столице или нет – не имеет значения. Подумайте вот о чем! – продолжал Мариано. – Мы провозгласим север нашим отдельным государством.
– Это означает раскол нации, – с беспокойством заметил Патрисио.
– Да, но зато мы сохраним свой образ жизни и законы, которые установили еще наши благородные предки. Если республиканская чернь добьется успеха, их вождь тут же даст каждому из ему подобных право голоса. А тогда, поверьте, недолго просуществуют наши гасиенды! – зловеще предупредил дон Энкарнасион.
– А как насчет гринго? Ходят слухи, что они готовят интервенцию и вот-вот постучатся к нам в дверь. Они уже снабжают Хуареса оружием.
– Тем более есть смысл его убить. Без него им только останется, что махнуть на Мексику рукой. Вторгаться в нашу заварушку для них будет все равно что совать голову в мельничные жернова, – уверенным тоном заявил Мариано.
– Смерть Хуаресу! – подхватил дон Герман и поднял бокал.
– И да здравствует наша Мексика! – добавил Мариано с циничным смешком.
Николас слушал все это с нарастающей в душе злобой. Мерзавцы! Грязные, подлые ублюдки! И предатели. Им безразлична судьба Мексики так же, как и участь несчастного императора Максимилиана. Испорченные, эгоистичные, они ради своих классовых привилегий и привычного комфорта согласны ввергнуть целую страну в анархию в тщетной попытке остановить колесо истории. Как часто в своих странствованиях по миру Ник сталкивался с подобной ситуацией. Но тогда его это не касалось лично.
Почему же сейчас в нем пробудились иные чувства?
Он приучил себя смотреть на вещи с позиций высокорожденного креола дона Лусеро Альварадо, выросшего в этих местах и после долгого отсутствия вернувшегося к домашнему очагу. Он надел на себя чужую личину, постарался думать и поступать, как Альварадо. Но в глубине своего существа он все же остался прежним Николасом, интересы класса гасиендадо не были ему близки, так же далек он был от республиканских идей Хуареса. Нику всегда приходилось думать только о себе, иначе он бы и не выжил.
Но затея с переодеванием приняла серьезный оборот, и неожиданно для себя Ник ощутил, что Мексика как бы усыновила его, распахнула перед ним материнские объятия. Он проникся любовью к этой суровой земле, понадеялся, что наконец обрел родину. И вот теперь судьба Мексики висела на волоске и зависела только от того, останется ли в живых маленький упрямый индеец, чьи воины гордо шли навстречу пушечным жерлам с мачете в руках.
Что мог сделать Ник?
Стоя во мраке, он выслушивал проклятия в адрес безбожника Хуареса, но никаких деталей предстоящего покушения в кабинете не обсуждалось. Он узнал лишь то, что Мариано Варгас берется «провернуть это дельце», как тот сам выразился, вместе с «верными людьми» из Чиуауа.
«Что ж, собирайся на полночную прогулку, Мариано! Я буду твоей тенью!»
Луна служила помехой для Ника, но в чем-то и помогала ему. В лунном свете он разглядел, как Мариано покинул через задний вход крыло дворца, где располагались хозяйские покои, и пересек широкий двор. По пути он часто оглядывался по сторонам, словно подозревал, что за ним могут наблюдать. Или он всегда так осторожен? На открытой местности при яркой луне следовать за ним и не быть при этом обнаруженным будет почти невозможно.
Николас увидел, что Мариано вывел из конюшни одного из самых великолепных жеребцов. Прекрасно! Светлой масти золотистый конь будет виден издалека. Наоборот, жеребец серо-стальной окраски, подаренный когда-то Нику щедрым Лусеро, как бы растает в лунном свете.
Дождавшись, когда Мариано отъедет на порядочное расстояние, Ник вскочил в седло и отправился вслед за ним по дороге, ведущей в Чиуауа.
Примерно в пяти милях от гасиенды Мариано свернул в узкое, извилистое, заросшее кустарниками ущелье. Это могло быть ловушкой. Фортунато спрятался в густой тени растущей неподалеку пинии. Несколько минут прошло в напряженном ожидании, и вот другой всадник подскакал ко входу с противоположной стороны и углубился в ущелье. Он проехал мимо Фортунато совсем близко, но широкие поля сомбреро затеняли его лицо.
– Черта с два я что-нибудь узнаю, если не подберусь к ним вплотную, – обратился Ник к своему коню и верному товарищу.
Место встречи двух заговорщиков оказалось не так далеко – ярдах в трехстах от входа в ущелье. Завидев их лошадей, Ник тут же спешился, достал из седельной сумки подзорную трубу и начал осторожно красться вперед, пока не нашел подходящего укрытия за глыбой песчаника, скатившейся когда-то со склона. Подходить ближе уже было рискованно. Отсюда, с расстояния в сорок ярдов, он мог разглядеть кое-что существенное в свою трубу, если луна, конечно, не сыграет с ним злую шутку и не вздумает спрятаться за облако.
