Лоутон присел на корточки, и Кейро отпрянула в дальний угол ванны. Она доблестно сражалась с непобедимой притягательностью этого человека, которого, как ей казалось, она никогда не сможет понять, что, впрочем, ее нисколько не волновало.
Будь Лоутон немного умнее, он бы сообразил, что, застав Кейро, плещущейся в ванне, ему следует немедленно развернуться и уйти. Почти два дня ушло у него па то, чтобы внушить себе, какого презрения достойна эта женщина — и за то, что она собой представляет, и за то, как она намеревалась с ним поступить. Но стоило ему увидеть ее обнаженной, и его сердце едва не разорвалось на части. В голове не осталось ни единой мысли. Он желал только одного: прикоснуться к Кейро, ощутить, как ее гибкое тело отвечает на его ласки.
Сознавать, что его по-прежнему влечет к этой наглой девчонке — даже теперь, когда он знает о ней всю правду, — было для мужской гордости Лоутона тяжелым ударом. Эта женщина стала его проклятием, смертоносным искушением, Почему он не остановил свой выбор на другой, преданной и любящей женщине, с которой мог бы чувствовать себя в безопасности? Нет, он, наверное, лишился рассудка, потому что вел себя словно одержимый и не мог выбросить из своего сердца эту злобную ведьму, подписавшую ему смертный приговор.
Однако пока она сидит в ванне, она действительно вполне безопасна и не угрожает его жизни, хотя о его рассудке этого не скажешь.
Посмотрев в живые, ярко сиявшие на лице Кейро глаза, Лоутон ощутил, как острое, словно клинок, желание пронзило все его тело. Он ласкал взглядом ее бархатистое на ощупь тело, и его сердце наполнилось сладостным предвкушением. — Черт возьми, — вполголоса пробормотал Лоутон. Широко раскрыв от изумления глаза, Кейро смотрела, как Лоутон срывает с себя одежду. Должно быть, он сошел с ума, если задумал плюхнуться к ней а ванну! Она все еще зла на него, не хочет же он взять се силой. Она не хочет иметь ничего общего с этим маньяком, хотя ее плоть уже отозвалась на представшее перед ее глазами волнующее зрелище: красивый, мускулистый мужской торс. Надо покрепче зажмуриться, чтобы не видеть всего этого.
Однако Кейро лишилась всякой воли к сопротивлению, едва Лоутон шагнул через бортик ванны и уселся в воду, зажав ее между своими длинными, мощными ногами. Он поерзал, устраиваясь поудобнее, и жесткие волоски, покрывавшие его грудь, на какое-то мгновение коснулись спины Кейро.
Ее тело задрожало от внезапно нахлынувшего трепета. Изо всех сил противясь ему, Кейро открыла было рот, чтобы сказать что-нибудь гневное и протестующее, но слова умерли, так и не родившись, как только Лоутон обнял ее за талию и прижал к себе. Припав губами к пульсирующей жилке на ее шее, Лоутон прошептал слова любви, и Кейро показалось, что она парит на облаке вместе с наполненной пеной ванной.
Все ее обещания ненавидеть Лоутона до конца жизни больше не имели никакого значения. В тот миг, когда этот невыносимый человек ворвался в ее жизнь, она растеряла все свое благоразумие, которое ей удалось накопить за двадцать один год жизни. Ее плоть взяла верх над разумом и руководила им по собственному усмотрению. Когда же руки Лоутона скользнули вверх, к напрягшимся соскам, Кейро ощутила, как от желания близости в ней натянулся каждый нерв, превратившись в струны арфы, которых готова коснуться рука искусного музыканта.
Дважды Кейро порывалась выскочить из панны, но Лоутон всякий раз удерживал ее своими ласками и поцелуями, от которых она таяла как воск. Он даже не подумал извиниться, просто обнял ее своими сильными и нежными руками и заставил забыть обо всем на свете. Кейро вновь стала пленницей желания, его и своего. Лоутон нежно касался пальцами ее кожи, с жадностью изголодавшегося мужчины целовал ее, и Кейро с такой же страстью отвечала ему.
Рука Лоутона коснулась ее бледно-розовых сосков, затем скользнула вниз, к бедрам, и с припухших от поцелуя губ Кейро сорвался вздох, свидетельствовавший о ее полной капитуляции, и если бы Лоутон не усадил ее к себе на колени, она, пожалуй, могла бы раствориться в пене.
Каждое его прикосновение было умелым и точно рассчитанным. Его ласки заставляли ее терять рассудок и упиваться наслаждением, пронзавшим насквозь, как выпушенная из ружья пуля.
Лоутои, словно в бреду, шептал Кейро слова любви, чувствуя, как ее тело отзывается на его смелые ласки. Кем бы ни была эта женщина, он не в силах был от нее оторваться. Его руки будто жили собственной жизнью. Они ласкали ее шелковистую кожу, в точности повторяя все волнующие изгибы и выпуклости молодого женского тела. Забыв обо всем, Лоутон отдался наслаждению. Осыпая плечи Кейро обжигающими поцелуями, он развернул ее лицом к себе, прижался щекой к упругим холмикам груди и, приглушенно простонав, вобрал губами затвердевший сосок. Это еще больше возбудило Кейро.
Лоутон склонился к ее животу, и из переполненной ванны на пол полились струйки воды. Однако перспектива наводнения его не испугала. Он не сознавал ничего, кроме нестерпимого желания, которое сводило его с ума. Когда он сломя голову мчался сюда, в Элрино, он испытывает двоякое чувство: он любил и ненавидел одновременно Кейро (или Хариту). Лоутону хотелось осыпать ее проклятиями, но стоило ему увидеть ее — и он пропал. При одном взгляде на ее чарующую красоту в нем с новой силой вспыхнули воспоминания о том удивительном наслаждении, которое они дарили друг другу, пока не закончилось их путешествие.
Негромко, но страстно промычав, Лоутон подхватил Кейро на руки и в три прыжка достиг кровати, опустив свою ношу на хлопковое покрывало. Ему хотелось ласкать ее без конца, и он не мог ждать ни секунды.
Кейро задыхалась, ее сердце бешено колотилось, ей казалось, что вот-вот она потеряет сознание. Ее трепещущее тело выгнулось навстречу жадным поцелуям. Бесстыдно отдавшись охватившему ее смятению, она коснулась жесткой поросли, покрывавшей грудь и бедра Лоутона, стремясь вернуть ему наслаждение, ставшее почти непереносимым.
По телу Лоутона пробежала дрожь, и он придвинулся ближе. Все остальное не имело смысла, пока рядом с ним была колдунья с серебряными волосами, образ которой преследовал его и днем и ночью. Ему хотелось снова ощутить, как ее гибкое тело прижимается к нему, как их неровное дыхание и неистовое биение сердец сливаются воедино, перенося их во вселенную страсти, предела которой не существует.
Шепча имя Кейро, ставшее его проклятием, его мечтой, Лоутон притянул ее к себе.
Их тела слились воедино, повинуясь древней, как мир, мелодии любви, но и этого Лоутону было недостаточно. Он хотел убедиться в том, что Кейро забыла о своей обиде и — так же как он — не может жить без него.
— Люби меня, Кей, — выдохнул он, с трудом заставив себя оторваться от ее сладостных губ.
— Я люблю тебя, — прошептала Кейро, не чувствуя ничего, кроме испепеляющего желания, заставлявшего ее крепче сжимать Лоутона в объятиях.
Наслаждение нарастало с каждым мгновением, и с губ Кейро сорвался прерывистый вздох. Последние крупицы самообладания покинули ее, будто песчинки, поднятые в воздух ураганом, а вихрь наслаждения подхватил и вознес к сияющим в небе звездам так, что Кейро, пытаясь удержаться в этом мире, крепче схватилась за Лоутона. Ощущая его внутри себя, она задыхалась от невыносимого наслаждения, накатывавшего па нее словно волны прилива. Наконец он изо всех сил прижал ее к себе и содрогнулся всем телом. Восторг Кейро сменился сладостным спокойствием — тучи страсти развеялись, и крылатые ветры вознесли ее к засиявшей на небе радуге.
