— Слушайте, товарищ майор…
Капитан-лейтенант был сильно терпеливым человеком, но полтора часа в таком стиле — это было многовато, даже для него.
— Вы очень много говорите для профессионала. У меня такое подозрение, что вы секретный подводный альпинист или что-то такое. Ну, задолбали уже.
— Ты, молодой, не хами дяде. Дядя обезьян учился по жопе пинать, еще когда тебя в проекте не было. И здесь вон парочку уже отпинал: одну черную да одну белую.
— Тьфу ты…
Разговаривать со старым козлом по-человечески и даже по-командирски было бесполезно: ты ему слово, а он тебе десять. Майорское звание, пусть и условное, не подтвержденное никакими документами, давало отставнику как бы моральное право не соблюдать субординацию по отношению к кадровому капитан-лейтенанту. Одежда на нем была гражданской полностью, с головы до ног. Но ПКМ у него в руках был самый настоящий, что да, то да. С боеприпасами и почему-то с оптическим прицелом. Пользованный недавно. Откуда отставник его взял, он пока не объяснил, хотя по остальным поводам трепался не переставая. Впрочем, он сразу и намертво переставал хамить, когда появлялись курсанты. Трепаться и поучать не прекращал, а хамить прекращал, — и это капитан-лейтенант ставил ему в плюс. Судя по всему, старик действительно был офицером.
— Да даже не в этом дело. Не только в этом, не только в производстве. И кое-что старое еще осталось, не все еще пропили. И новое кое-что вон уже есть. Мне нравится. Можем, когда хотим. Но мозги другие, вот в чем проблема.
— В смысле?
Сказано это было с большим чувством, и он заинтересовался. Все равно делать нечего, только ждать.
— В том смысле, что раньше мои отец с дядьками взяли и пошли всем цехом на войну. Под командованием заводского военрука. Потому, что «надо», и потому, что все идут. И потому, что отлично понимали: пришли к нам очередные гости не пирогами кормить. А сделать перегноем на своих полях. И многих сделали, да… Двое с похоронками да один «без вести» с одной нашей семьи, в том же рабочем батальоне. Дни были такие. Отец вот вернулся, хотя и стукнутый. Меня вон с братьями и сестрой сделал и до ручки на заводе пахал… И так у всех было, у всех, понимаешь? За «сорокопяткой» в сотне метров от тебя мог стоять Яков Джугашвили, а над головой драться в своих «МиГах» и «Яках» Василий Сталин, Степан да Владимир Микояны, Тимур Фрунзе и кто там еще? Младший Хрущев, забыл его имя… Рядом, понимаешь? Ты можешь себе представить, чтобы в соседней с тобой ячейке мерз тот министренок Иванов, который старушек на дороге давит, а потом ссыт ответить за это?
Капитан-лейтенант посмотрел. В соседней ячейке никого не было. Да и ячейки не было тоже, потому что они лежали под стеной сарая на лапнике и тряпках, накрывшись брезентом.
— Или остальные? Догадываешься, где эти сынки лежат?
Тут можно было даже не отвечать. Он догадывался. В джакузи, где-нибудь на Гоа или Бали. Куда никогда не попадут они сами.
— Во-во… Ту войну… Ее выиграли не Василий Сталин и даже не Иосиф Сталин, уж это я понимаю. Ее выиграли школьные военруки, которые прошли империалистическую и гражданскую и потом двадцать лет учили сопливых пацанов стрелять из винтовки, кидать учебную гранату и окапываться на местности. И ее выиграли те солдаты и матросы, которые бросались под вражеские танки с бутылками «КС» в руках… И на месте, сами, и отразившись в мозгах тех, кого еще только везли в теплушках к линии фронта. Но ты можешь себе представить сейчас современного «менеджера по продажам» в региональном представительстве «Сименс» или «продавца-консультанта» в сетевом гипермаркете… Или продавца в том же секонд-хенде, или кого угодно… Представить их бросающимися на «Абрамс» с гранатами в обеих руках?
— Тихо.
Надо отдать старику должное, он не переспросил и вообще тут же замолчал, как обрезало. Пошевелил замерзшими пальцами и положил их на рукоятку перезаряжания. Антон даже прикрыл глаза, весь уйдя в слух. «Клац-клац».
— Свой. Тихо.
Курсанты подбежали вдвоем: сначала Сивый, потом Иванов. Рожи красные и обветренные, губы треснувшие и с кровяными вертикальными стрелками.
— Товарищ кап-лейтенант… Товарищ майор… Он вернулся, зовет.
— Один пришел?
— Да, один. Мы издалека его…
— Нормальный?
— Сейчас почти нормальный. Надолго ли, не знаю. Но пока можно.
Выбравшись из-под брезента, они аккуратно положили его на нагретое место, чуть забросали кромку снегом и цепочкой попрыгали через двор. Уже вчетвером, а не втроем. Уже с оружием и боеприпасами, а не с голыми руками. Уже обстрелянные, уже попробовавшие вкус мести. Заплатившие за это гибелью многих десятков и даже сотен друзей, не успевших, не имевших никакой возможности сделать хоть что-то — и усвоившие урок до самых кишок. То, что у них не было тяжелого вооружения, налаженной системы снабжения боеприпасами и хотя бы просто питанием, полевой почты, полевой бани, поддержки бронетехники, авиации и хотя бы просто связи… Это имело, разумеется, огромное значение. Но, как оказалось, вовсе не решающее. Потому что мозги у них были ориентированы правильно. А не как у тех, кто продавал нашу страну чужакам и самому себе столько лет подряд. Так совпало.
— Сюда.
Он сам знал, что сюда. Именно здесь им удалось впервые за черт знает какое время поесть горячего и целиком вымыться хотя бы холодной водой.
— Заходьте, заходьте, быстрее же!
— Здрасьте.
— Здрасьте, ага-ага. Проходьте.
Хозяин дома не был украинцем, или татарином, или манси, чтобы так говорить. Он просто был ненормальным. Сложно было заключить, всегда он таким был или нет. Может быть, и нет. И даже, скорее всего, нет. Его дом был слишком ухожен. В доме чувствовалась женская рука, но женщин не было: ни матери, ни жены. Возможно, именно их мужчина уходил искать на почти целый день — каждый из дней, сколько они его знали. Причем как в сумерках своего разума, так и в светлые часы.
Зато в доме было работающее радио: старый VEF12, берущий УКВ. И пусть не электричество, зато еще не севшие батареи к нему. И были остатки консервов и круп, которыми сумасшедший с ними делился. Сначала Антон был против, чтобы пользоваться этой возможностью — такой она выглядела некрасивой. Судьба этого человека в ближайшие недели была ему совершенно ясна. Но выбора не было. Информация была нужна им даже больше, чем продукты и антисептики. А что вы думаете? Если взрослый человек не моется неделю, но все это время то лежит на мерзлых досках или прямо на земле, а то бегает, как угорелый, что будет с его кожей? Пара фурункулов на любом интересном месте снижает мобильность бойца вдвое. А это смерть. Сопревшие ноги — тот же результат. Марганцовка и слабый раствор йода в такой ситуации незаменимы. А их в аптеке сейчас не купишь. Потому что те не работают, как не работает вообще ничего. Печь — от дров. Дрова — в лесу. Радиоприемник — пока от батареек.
— Ребят… А, ребят? Вы же флот?
