Полковник наконец замолчал, посмотрел на Николая с высоты своего роста и покачал головой, как большая злая птица. Вроде вороны.
— Не понял ничего? — резко спросил он.
— Почти, — спокойно подтвердил Николай. — Кроме последнего, наверное. Мне тоже казалось, что отношение к человеку, который должен тебе сильно много денег, будет в целом более бережным и доброжелательным, чем к тому, который вот был должен, а теперь уже нет. Вот и «проекция», которую вы хотели.
— Устами младенца… — Полковник криво повел губами. — Да чтоб это все… В общем, верно. Ну, пошли?
— Вы уже спрашивали.
Они снова двинулись по коридору. Старые доски скрипели под ногами, под слоем линолеума. Странно, но Николаю подумалось о том, что ни разу за последние дни он не представлял, что будет через пять минут, к какой двери его подведут, что покажут. Пора бы уж и привыкнуть.
Среда, 20 марта
Я думаю, что во вторжении НАТО в Косово имеется элемент, в котором никто не может сомневаться: воздушные атаки, бомбы не вызваны материальной заинтересованностью. Их характер — исключительно гуманитарный: главную роль играют принципы, права человека, которые имеют приоритет даже над государственным суверенитетом. Это делает вторжение в Федерацию Югославия законным даже без мандата ООН.
Вацлав Гавел — чешский писатель, драматург, диссидент, правозащитник и государственный деятель, последний президент Чехословакии (1989–1992) и первый президент Чехии (1993–2003). Один из основателей Гражданского форума. Член Европейского совета по толерантности и примирению.
— Дура, ну какая же дура! Ну это же надо! Нет, давно я такого не видал, даже самому странно!
Интонации у лейтенанта были удивительные. Они подошли бы взрослому человеку, тридцатилетнему как минимум. С семьей, детьми, с жизненным опытом. Этому явно было лет 25 или 26.
— Чем думала, а?
Вика глядела на лейтенанта, хлопая глазами, как кукла. Делала она это специально, потому что знала, что такое работает. Но в этот раз толку не было. Почему-то.
Тот махнул рукой и одновременно мотнул головой, как мультипликационный персонаж. Рост 180 с плюсом, светловолосый, что все же редкость даже в северо-западном регионе. И с невероятными светло-зелеными глазами.
— Уже поздно.
— Да сам я знаю, что поздно.
Лейтенант вздохнул и все же перестал раскачиваться с ноги на ногу, сел.
— Они сами там, конечно…
Снова раздраженный жест рукой, и она снова похлопала ресницами, как умела. Нет, без толку, даже не смотрит.
— И мне комбат приказал, я тоже ничего не сделаю. Но сама-то ты!
Лейтенант наконец поднял глаза, посмотрел прямо на нее, и Викино сердце пропустило один самый главный удар. Да, она была дура. Нашла, о чем страдать в такой-то момент. Не то чтобы ее судьба сию секунду решалась — она уже решилась, но от этого удивительного лейтенанта должно было зависеть очень многое. А она не могла сосредоточиться.
— До присяги еще часа два или даже три. Одно твое слово — и гуляй.
— Нет.
— А мама знает?
От этих слов Вике самой захотелось замычать. В общем-то, она и мычала все это время, с самого вчерашнего дня. То про себя, то вслух, когда было можно. Да, мама знает. Было бы неправильно, если бы не знала.
— Да, конечно.
— Ладно. — Лейтенант снова поднялся и, уже распрямившись, поглядел на часы. — Приглашать родственников не будем, не праздник. Но позвонить можешь успеть. Если пробьешься. Еще раз посоветуйся и сама подумай, вот тебе мой совет. Через полчаса опять зайду.
Вика выразила движением головы «нет», но он уже вышел, громко стукнув разболтанной дверью. Она осталась в учебном классе одна. Было около часа дня, значит, присяга в районе обеда. Может быть, в этом и есть какой-то смысл: мол, кто свой, того покормят. А может быть, и нет смысла, уж дочери военного этого ли не знать.
Стены класса были увешаны пособиями, — растянутыми между двумя палками ватманскими листами в полный или половинный размер. И не «устройство противогаза», как в школе на ОБЖ, а более серьезные штуки: многоярусные блок-схемы, «радиационно-химическая машина РХМ-4 в разрезе» и так далее. На преподавательском столе высились две довольно большие стопки книжек. Из интереса она подошла со своего одинокого места, посмотрела на обложки верхних книжек в стопках, провела взглядом по корешкам. «Учебник сержанта химических войск» и «Основы дозиметрии и войсковые дозиметрические приборы». Обложки были самого скучного вида, но на первой ей бросилось в глаза «Министерство обороны СССР». Какого же она года издания?
Вика улыбнулась, когда взяла в руки потертый учебник, верхний в одной из стопок, явно предназначенной для всего класса. Книга была теплая на ощупь. Мягкая. Ею много пользовались, явно годами, такое всегда чувствуется. И смешная фамилия была у редактора: Бухтояров. Наверное, с такой фамилией не просто служить в армии. А вот год издания оказался довольно свежим: 1988. Несколько лет до ее рождения. Тогда еще был СССР. Когда Союза не стало? Это точно был 1991-й год, и странно, но она не помнила дату. Впрочем, она была не историк или какой-нибудь политолог, значит, простительно. Вот с какими профессиями сейчас вообще плохо… Историкам, археологам, искусствоведам… Специалистам по рекламе, по менеджменту, маркетингу, пиару и хренару во всех их многообразных гламурных проявлениях. Вот кто сейчас попрыгает, если успеет…
Усмешка вышла недоброй. И нечестной. Все они попрыгают теперь: кто выше, кто ниже. В меру способностей. Она вот здесь. Телевизора Вика не смотрела со вчерашнего утра: днем дома, в последний день, было не до того, а с тех пор не было случая. Но зато она послушала радио в автобусе, когда ехала со сборного пункта в Серголово-2. Дело было плохо, совсем. Натовцы взяли Калининградскую область одним махом, перехлестнули через Прибалтику и двинулись по направлениям, названия которых вызывали реальную дрожь: настолько они были знакомыми и привычными. А все слова про «упорное сопротивление», «нанесение тяжелых потерь» и тому подобное были какими-то ненастоящими. Не верилось в них: слишком чужеродно они звучали среди произносимых теми же комментаторами и дикторами слов о «выражении министром иностранных дел глубокого возмущения и озабоченности» и «попытки привлечь внимание международной общественности к серьезности сложившегося положения», к «недопустимости» того и сего. Фальшиво.
Радио у нее было свое — просто одна из фичей в сотовом телефоне, который, кстати, пока не отобрали, хотя грозились. Видимо, до той же присяги. В автобусе было полно пустых мест, а рядом с ней никто не сел, не попытался познакомиться. Все были заняты или своими собственными мыслями, или тихими разговорами с уже знакомыми соседями. Уже тогда это зацепило Вику, и понятно, что дальше будет еще труднее. Теперь воспоминания об этом смазались, слишком многое уже случилось за это долгое утро, но фон остался и мешал думать.
