Глава 19. Странное свидание
Пожалуй, известие об аресте сына и его инвалидности могло опустить настроение Петра Васильевича ниже фундамента. Но он вначале занялся аутотренингом, убеждая себя только в одном: «Дар соврал! Пока Бориса не увижу – ни единому слову не верю!» И когда напряжение стало чуть спадать и наступило время первого обеда, случилось второе событие, вселившее оптимизм и веру в будущее. Каштаны от старшего сына Дмитрия не просто появились в глубокой пиале из картона, утонув в супе, но и строчка зазвучала вполне знакомая. Чуть переделанная и тоже почему-то с мелодией, но понятная до последней запятой:
«Айболит нарастит ему ножки, он опять побежит по дорожке!»
Детская тематика старого стишка вселила и детскую веру в чудо. Даже сомневаться не хотелось:
«Если они там настолько развиты, – размышлял узник, пережёвывая первый каштан, – что имеют подобные каштаны и уникальные скафандры, то для них вырастить новые ноги Борису труда особого не составит. Значит, на предстоящий шантаж можно реагировать соответственно. Попыткой искалечить моего сына они меня не сломают!..»
Даже настроение вернулось к прежнему, возвышенному и радостному состоянию. И в дальнейшем его не смогли испортить ни визиты парочки мрачных типов, которые угрожали и даже дёргались, словно хотели наброситься на заключённого с кулаками. Ни посещение пятерых напыщенных снобов из администрации императора, требовавших официального заявления для телевидения. Ни повторный приход Дара Горского. Ни сердобольные соболезнования академика Серова, который признался:
– Мне и в самом деле показали молодого парня, у которого отрезаны ноги. Он без сознания и похож на фотографию твоего Бориса…
– Это не он! Я в этом уверен на все сто! – заявил Светозаров. – И давай больше не будем к этой теме возвращаться.
Учёный на это лишь вздохнул: что его заставили – он сделал, и не его вина, что землянин не верит и не собирается на эту тему разглагольствовать. Тем более его, как специалиста, гораздо больше интересовали научные проблемы.
А поздним вечером, уже после визита «медицинских сестёр», во время вечернего чая примчалась взбешенная, с дико горящими глазами глава особого департамента. Вначале показалось, что это она сейчас набросится на узника с кулаками за его нежелание сотрудничать со следствием и с представителями императорского окружения. Но с первых слов стало понятно, почему она в таком состоянии.
– Прости! Я ничего не знала! Ни об аресте Бориса, ни о его травме! Мне только два часа назад доложили!
Несмотря на ненависть к этой женщине и даже не уменьшившееся желание её уничтожить любым способом, в том числе и живота своего не щадя, Пётр и ей поверил. Она хорошо знала сына, можно сказать, с самых пелёнок, и даже часто встречалась с ним, когда тому уже исполнилось тринадцать лет. Можно было не сомневаться, что любовь к нему у Аскезы была искренней, почти материнской. Сама не смогла иметь детей, так излила нерастраченные чувства на ребёнка своего краткосрочного мужа и своей лучшей подруги. И теперь вот страдала, переживала не меньше, чем это сделала бы и сама Гаранделла.
Другой вопрос, что ей и полусловом не следовало намекать на существующую помощь из «светлого далёка» и прочие тайные знания, появившиеся в последние трое суток. Поэтому Светозаров приложил все свои силы и умения во время ответа:
– Ты о чём? Неужели тоже купилась на дешёвую подставу? Или меня провести хочешь, будучи со всеми этими ублюдками заодно?
Мадам Мураши явно растерялась, не зная, как на такое реагировать. Потом с трудом из себя выдавила:
– Но я его видела…
– Ты ошибаешься!
– И он меня узнал…
– Нанятый артист, не верь ему!
– Петя, вдумайся, он без ног…
– Это не он! И я на подобную провокацию не поддамся. Просто не поверю, пока сам лично с ним не поговорю. Твои особисты могли какую угодно махинацию провернуть!..
– Моё ведомство там не участвовало, – отбивалась словами Аскеза.
– Тем хуже для тебя и для твоих архаровцев! Коль вы не в курсе, что у вас за спиной и перед глазами творится, значит, вас самих скоро пустят в расход.
– Хватит молоть чушь! – наконец-то взорвалась женщина. – Борис в полном шоке! Ему необходима хотя бы мизерная твоя поддержка, моральная и духовная помощь! Ты же сам в нашем мире запустил притчу о диковинной птице страус, прячущей голову в песок. И теперь ведёшь себя точно так же, как тот страус! Очнись! Одумайся! Выполни это никчемное условие тайной жандармерии и выступи с заявлением под протокол. Чего тебе стоит?
– Ха! Тут ты права: ничего не стоит. Все и так уже считают меня предателем и отступником. Но я ненавижу, когда меня пытаются обмануть! Бориса здесь нет, не было и не будет! И я отказываюсь говорить с ним, пока мне не докажут обратное. Всё, разговор на эту тему закрыт!
В глазах у Аскезы стояли слёзы, когда она воскликнула:
– Да ты – монстр! Безжалостный, эгоистичный, циничный монстр! Тебе неведомо такое понятие, как любовь! Тем более отцовская! Тьфу, на тебя, мразь сволочная!
В самом деле фурия попыталась сплюнуть, но слюны во рту не смогла собрать. После чего с гневным рыком развернулась и умчалась. Только шторы после её ухода заколыхались, как при шторме. Тогда как узник, скептически пофыркивая, продолжил пить чай и уплетать вкусные булочки с повидлом за обе щёки. И никто не догадывался, какие он усилия прилагал, чтобы унять дрожь в руках, правильно отрегулировать дыхание и не подавиться.
Ночной сон заключённый опять уполовинил, употребив появившееся время на контроль над телом и на размышления. Думалось только одно.
«Поверят ли они моему притворству? Должны поверить. И наверняка завтра Бориса доставят обязательно, устроят, так сказать, очную встречу. Главное, чтобы завтра моей задумке не помешала страшная новость об умирающих зародышах. Общая паника по поводу сорванной программы оплодотворения четверти женщин империи может таких бед сотворить, что и про Бориса забудут… Лишь бы его привезли! А уж я постараюсь поддержать сына не только добрыми словами и сочувствием. Никто из тюремщиков и не догадывается о наших семейных знаках, благодаря которым всё сказанное надо воспринимать в противоположном ключе. И никакая запись им не поможет для расшифровки глубинной сути нашего разговора. Ещё лучше, чтобы Борис мог и сам общаться? Сумеет ли? И в каком он сейчас состоянии?..»
О таком задумываться вообще не следовало, и Пётр максимальными волевыми усилиями переключал свои мысли на иную тему: триумфальное, фантастическое выздоровление. В этом плане успехи организма в самоизлечении просто потрясали. Полностью исчезли или уже не беспокоили многие недуги или болячки. Исчезли одышка и усталость. Кровь очистилась, шлаки вышли из организма идеально. Мышцы пружинили и играли так, словно готовы провести полноценный боксёрский поединок или весь футбольный матч пробегать. Ну и самое главное, что теперь все внутренние секреции, железы и почки с печенью, могли давать полноценное биологическое вещество, которое в итоге обязано поспособствовать побегу. Наука лаомских шаманов не прошла даром и вскоре готова была себя показать во всей красе. Лучший ученик Грандов, единственный, кто за последние семьдесят лет получил титул Познавшего, научился производить в себе не только отравляющие вещества, но и некоторые едкие щёлочи и даже определённые взрывчатые соединения. Хотя шаманы утверждали, что такой успех достигнут только благодаря особенностям организма их ученика, которые наличествовали лишь у людей древности.
