– Конечно, нет. – Мама опустилась на стул рядом с ним. – И потом это вовсе не обязательно именинный пирог. Может, это приз лучшему ученику года. И не только этого, но и двух предыдущих. Или награда тому, кто – ура! наконец-то прибрался у себя в комнате.
Уэллс улыбнулся:
– А папа скоро придет?
Обычно Канцлер работал допоздна и возвращался, когда сын был уже в постели. Они не виделись всю неделю, и Уэллс предвкушал, что, может быть, сегодня они проведут вечер все втроем.
– Да, должен. – Мама наклонилась и поцеловала его в лоб. – Я сказала, что сегодня у нас особенный ужин в честь его особенного сына.
Раскладывая по тарелкам салат, она спросила Уэллса о школе, и он рассказал смешную историю об однокласснике, который спросил, сколько динозавров погибло во время Катаклизма.
– Почему бы тебе не начать есть? – спросила мама, потому что в животе у Уэллса громко заурчало.
Огни суточного ритма за окном начали тускнеть. Мама ничего не говорила, но ее улыбка стала слегка натянутой, а смех – несколько принужденным. В конце концов она потянулась и взяла руку Уэллса:
– Думаю, папе пришлось задержаться. Давай разрежем пирог, ладно?
– Конечно, – сказал Уэллс, изо всех сил стараясь, чтоб голос звучал весело, и избегая маминого взгляда.
Пирог оказался пышный и сладкий, но Уэллс так сосредоточился на том, чтобы не выдать своего разочарования, что едва ли это почувствовал. Мальчик знал, что отец не виноват, ведь он – Канцлер, и отвечает за благополучие и безопасность колонистов. Он отвечает за будущее человечества. Его первейшая обязанность – обеспечить уверенность в том, что род людской доживет до того момента, когда сможет вернуться на Землю. Ради этого приходится задерживаться на работе в день рождения сына.
Уэллс почувствовал себя виноватым, когда представил, как отец с утомленным лицом сидит один-одинешенек у себя в кабинете, просматривая очередную кипу тревожных отчетов, и не может даже в должной мере насладиться бесценными реликвиями, которые делают это помещение самым любимым местом Уэллса на корабле. Ему не остановиться, чтобы посмотреть на чучело орла, он не может улучить минутку и полюбоваться портретом темноволосой женщины с загадочной улыбкой. Единственная реликвия, которая может попасть в поле его зрения, – это подставка для ручки, на которой начертана крылатая фраза древнеримского писателя по имени Цицерон: Non Nobis Solum Nati Sumus. Это значит «Мы родились не только для себя».
Дверь открылась, и вошел отец. Хотя он явно вымотался, его спина была прямой, а походка – решительной.
Он перевел взгляд с мамы Уэллса на полусъеденный пирог и вздохнул:
– Прошу прощения. Заседание Совета закончилось позже, чем предполагалось. Не мог убедить Брисбана согласиться ввести на Уолдене дополнительные меры безопасности.
– Все в порядке. – Уэллс так быстро поднялся на ноги, что задел стол, и блюдца на нем задрожали. – Мы оставили тебе пирога.
– Мне нужно еще поработать. – Отец поцеловал маму в щеку и коротко кивнул Уэллсу: – С днем рождения.
– Спасибо, – ответил Уэллс, спрашивая себя, не почудился ли ему намек на грусть в отцовском взгляде.
Канцлер исчез в своем кабинете прежде, чем в мозгу Уэллса родился непрошеный вопрос: если отец был занят спором с Брисбаном, как Уэллс мог видеть того всего несколько часов назад на палубе А?
Внутренности Уэллса скрутило, когда он осознал непривычную, скверную вещь: отец солгал.
* * *
– Ладно, – сказал Уэллс, кивая Саше. – Но, раз мы будем только вдвоем, мне придется привязать тебя к себе, чтобы ты не удрала, пока мы будем бродить по лесам.
– Хорошо. – Она встала и протянула руки.
Уэллс поморщился, увидев на ее запястьях, там, где веревка натерла кожу, красные полосы.
– На этот раз возьмем металлические наручники. От них раздражение меньше.
Уэллс принес из палатки-склада наручники, а заодно и бинт, которым обмотал Сашино правое запястье, прежде чем защелкнуть на нем металлический «браслет». Сделав секундную паузу, он защелкнул второй «браслет» на собственном левом запястье, старательно засунул ключ от наручников поглубже в карман и спросил:
– Готова?
Девушка кивнула, Уэллс осмотрелся по сторонам, чтобы убедиться, что никто их не видит, и потянул ее к краю поляны. В руку врезался металл, оповещая, что он идет слишком быстро, и Уэллс замедлил шаг.
Когда они вошли в лес, идти вдвоем стало еще труднее. Когда Уэллс снижал темп, чтобы перешагнуть через выступающие из-под земли корни или замшелые валуны, Саша, наоборот, шла быстрее, легко преодолевая эти препятствия. Уэллс не мог сделать ни шага, чтобы не нашуметь, а Саша двигалась грациозно и беззвучно, как олень. Ясно было, что этот путь хорошо ей знаком. Интересно, подумал Уэллс, каково это – знать какой-то участок леса так же хорошо, как, например, другого человека, и поднимать ногу, чтобы перешагнуть через упавший ствол, так же естественно, как брать кого-то за руку.
Вскоре Саша привела Уэллса к холму, которого тот никогда прежде не видел. Деревья тут росли реже, а трава была выше и почти доставала им до колен. Длинная коса девушки расплелась, и темные волосы рассыпались по спине.
– Как ты думаешь, за тебя беспокоятся? – спросил наконец Уэллс.
Сперва он усомнился, что Саша его услышала, потому что она не обернулась и не замедлила шага. Однако связывающая их цепь слегка дрогнула.
– Беспокоятся… и злятся, – сказала Саша. – Нам было приказано держаться от вас подальше, но я должна была увидеть все своими глазами.
Уэллс сбавил скорость, и теперь они впервые за весь путь шли рядом.
– Я всю жизнь пыталась представить себе, какой он, космос, и какие вы. Я же совсем не знала тех, кто прилетел первыми, я даже почти с ними не разговаривала. Поэтому, когда появились вы, я не могла упустить такого случая.
Уэллс засмеялся, а потом поморщился, потому что цепь натянулась. Саша остановилась и исподлобья смотрела на него:
– Что в этом смешного? – спросила она.
– Ничего. Просто так бредово получается: ты пыталась вообразить себе нас, а я всю жизнь старался представить себе Землю.
Саша странно посмотрела на него, но снова пошла вперед.
– Правда? И что же тебе хотелось узнать?
У юноши екнуло сердце.
– Сколько людей выжило в Катаклизме? Существуют ли до сих пор города? Какие тут водятся звери? Видела ли ты океан? Что произошло, когда… – Он умолк, потому что увидел, как широко ухмыляется Саша. – Что?
– Почему бы тебе не задавать вопросы по одному?
– О’кей, – с улыбкой сказал Уэллс. – Тогда первый вопрос: кто выжил? Что произошло после того, как взорвались бомбы?
– Мы точно не знаем, – призналась Саша. – Наши предки выстроили очень глубокие подземные бомбоубежища, защищенные от радиации благодаря известняку. Они вышли наружу всего лет пятьдесят назад и не нашли никаких признаков других людей. Насколько нам известно, других выживших, кроме нас, нет. Но как знать? Может, в других местах живет кто-то еще.
