Знать бы его в лицо? Да бог с ним, с его лицом! Буду гулять и дышать воздухом. Как какой-нибудь бифштекс подъедет, позвоню еще раз. Так и дождусь.
С высокого крыльца высотного здания виден кусочек Волги и далекий противоположный берег, синей полосочкой над белым, ледовым речным покровом.
Я вышла из-под навеса на солнышко, почувствовала его ласковое тепло сквозь кожу куртки, пощурилась.
Возле колонны мужчина в длинном плаще нараспашку. На спине и заду — складки примятые — из машины только что. Мается. Тоже ждет кого-то, тоже вроде меня.
Черта ли мне в Салазарове, в самом деле! Махнуть сейчас на набережную, пройтись вдоль парапета, проветрить голову ледовой свежестью, послушать, как щебечут одуревшие от солнца воробьи. Но…
Потянуло импортной сигаретной вонью. Тот, с мятым задом, затягивается, прячет в карман зажигалку. Ну грешно, ей-богу, такой воздух поганить!
Я сошла по ступеням вниз, двинулась вдоль здания, к автостоянке, неторопливо размышляя о своей впечатлительности. Всего лишь ясное весеннее утро, немного вынужденного безделья, и этого достаточно, чтобы прийти в лирическое настроение. Что же нужно, чтобы вообще размякнуть, распустить внутреннюю пружину? Костю сюда с цветами? И улыбнулась, обходя и сторонясь, стараясь не вымазаться о борт грязного «Москвича» последней модели, по-идиотски оставленного чуть ли не посреди тротуара. Константина с цветами хватило бы! Прошла мимо машины и оглянулась — водительская дверца ее даже приоткрыта слегка. Пошла назад. Внутри никого. Ключ в замке зажигания. Не машина, а приглашение к путешествию. И не крадут ведь у таких растяп! Или торопился несказанно ее хозяин — ткнул куда попало, выскочил и сломя голову — вверх по ступеням. Глянула наверх, туда, где я только что стояла и любовалась кусочком Волги — мужчина в распахнутом плаще угрюмо поглядывает на мои передвижения. Хозяин? Мне-то что!
А Салазаров заставляет себя ждать! Если он и в бизнесе таков же, не завидую его компаньонам!
От только что устроившегося на стоянке «Фольксвагена» спешит ко входу в офис холеный господин с кейсом в руке. Ветер треплет волосы, выворачивает полы легкого пальто.
Это уже кандидат! Пусть идет себе, а я позвоню минут через пять, поинтересуюсь у секретарши — подошел ли.
Так о чем я? Да, о цветах и воробьях. Все! В груди распустилось колючкой нетерпение. Сколько ждать можно! Еще чуть, и начну прикидывать, что кроется за таким опозданием, чем это может грозить и как обезопаситься от неизвестной пока угрозы. «Кашу маслом не испортишь!» — это сказано и про осторожность тоже. При гадании выпало предостережение от неожиданности и совет действовать нестандартно .
Легко отделившись от монотонного городского шума, наверху и где-то в стороне, совсем рядом, прогремели выстрелы, глухие на открытом воздухе, два — подряд и еще один — секунду спустя. Я замерла, разинув рот от неожиданности и жутковатого жжения под ложечкой. Тишина перепуга, вмиг сменившая внутреннюю болтовню, кинула поток энергии к конечностям — бежать прочь от возможной опасности, — подтолкнула в спину. Но кинулась я вверх по ступеням, в сторону, противоположную той, куда меня гнал страх.
Сверху, на излете огромного прыжка, вылетел мужчина с черными крыльями развевающегося плаща за плечами. Взмахнув руками, приземлился рядом, на одну ногу, а другую так и не поставил, потому что я, не соображая, что делаю, подчиняясь порыву какого-то сумасшедшего буйства, подцепила ее носком своего сапога. Скорость его была так высока, что он не свалился сразу, а, пролетев еще несколько метров, приземлился почти на голову, внизу, возле грязного «Москвича» с открытой дверцей, и падение его было ужасным. А здоровье, видимо, — железным, потому что вместо того, чтобы лежать, стараясь сделать вдох, он нашел в себе силы приподняться и ухватиться рукой снизу за дверцу машины.
— Здесь! Вот он!
Меня грубо отшвырнули в сторону, задом об эти чертовы ступеньки, и парни в камуфлированных костюмах прогрохотали мимо подкованными башмаками.
На площадке у входа было пока малолюдно. Салазаров лежал навзничь, с переброшенными одна через другую ногами, будто застывшими в озорном беге. Правой стороны лица у него вообще не было, так, шевелящаяся кровавая мякоть. Возле тела на коленях стояла какая-то женщина, стиснув ладонями лицо, и потихоньку начинала выть. Вертящиеся двери пришли в движение, и я, быстро перейдя площадку, прямо по белым хлопьям бумаг, выметенных ветром из раскрывшегося при падении кейса, спустилась с той стороны и, не оглядываясь, пошла прочь.
Действовала я нестандартно!
* * *
«Нет, Костя, это не киллер, это мы его убили!» — шептала я без перерыва почти до самого дома. В троллейбусе на меня посматривали с удивлением, но не беспокоили — всякое, мол, бывает в наше время с людьми, удивляться нечему. Осознала свое бормотание в сквере, на лавочке, закурив сигарету. Поняла — тихая истерика приключилась, и в сердцах тяжело, по-мужичьи сплюнула. Проходившая мимо бабка с болоньевой котомкой в руках шарахнулась от неожиданности, поскользнулась и едва не упала. Пошла дальше, сердито оглядываясь и ворча что-то насчет молодежи и распущенности.
Придет Костя, попрошу его угостить даму стопкой коньяка. Или рюмкой водки. По времени — надо бы уж ему быть. А что, в самом деле, без Кости я не угощусь, что ли? На часах полдень, не утро, и даже для самых благородных выпивох законы нравственности уже все соблюдены. А Костя — он домой ко мне придет, не сюда, ключ я ему вручила.
Пивной бар на стыке двух улиц благородством ароматов не отличался — пакостно благоухало кислятиной и соленой рыбой. Измызганные шторы на высоких окнах кокетливо засборены и подтянуты веревочками в стороны, открывая доступ дневному свету в большое помещение с рядами длинных массивных деревянных столов с простыми лавками по сторонам. Высокая стойка, размалеванная под мрамор, надежно оберегала от посетителей алкогольные закрома, ярусами выставленные на обозрение за спиной пожилого, грузного, с обвисшими усами бармена. Несмотря на сугубо дневное время, народу в зале хватало. Старые и молодые, мужчины и немного женщин, в меру гомоня, тянули пиво из пузатых кружек, время от времени подходя к стойке за порцией крепкого.
Бар не из лучших и не из дешевых, публика в нем средняя.
— Коктейль прикажете?
Голос у бармена — сочный баритон с «трещинкой».
— Водки!
Я глянула на свое отражение за ним, между горлышками бутылок — бледное лицо, темные круги вокруг глаз.
Бармен перегнулся через стойку, оперевшись о край волосатыми пальцами, и проговорил вполголоса, секретно закрыв глаза:
— Только для вас могу предложить классный косячок!
Ну и вид у меня! Я его понимаю.
— Налей мне водочки, изувер!
Он занавесил глаза бровями — сделаем, мол, не беспокойтесь, и через минуту возле меня стоял высокий бокальчик, налитый на треть бесцветной жидкостью, и блюдечко с двумя посыпанными сахаром лимонными кружочками.
