— Ну, тогда все правильно, — облегченно вздохнула я и отдала ей обещанный торт.
— Можно подумать, к нам толпами ходят… — напоследок хмыкнула воспитательница и, не прощаясь, захлопнула за собой дверь.
Глава 7
«Вот оно что… — мысленно ахнула я, когда осталась одна. — Выходит, это его сын. Никогда бы не подумала, что у этого плейбоя такая трагедия за душой. А производит впечатление вполне респектабельного и довольного судьбой человека. Мало того, что в расцвете лет умерла его сестра. Так еще и это…»
Как говорят англичане, у каждого имеется свой скелет в шкафу. Я тоже абсолютно благополучных людей не встречала. Но такой беды не пожелаешь и врагу.
Закурив сигарету, я присела на бревно, чтобы собраться с мыслями. Автобус в Тарасов, насколько мне было известно, отходил только через час, а на стоянке мне делать нечего. Найти машину до Тарасова я здесь не надеялась, поэтому собиралась прийти к автобусу буквально за минуту до отправления.
В тени было не очень жарко, тем более что в деревне тридцать градусов переносятся значительно легче, чем в городе. Свежий ветерок и отсутствие выхлопных газов позволяют забыть здесь об этой проблеме.
«Итак, что мы имеем на сегодняшний день?» — мысленно задала я себе традиционный вопрос. И приготовилась подвести итоги двух первых дней работы. Но, видимо, сделать это мне было не суждено, потому что на крыльце появилась седенькая старушка в застиранном халате и недолго думая, чисто по деревенской традиции поздоровавшись, присела рядом со мной.
— Издалека будешь? — ласково спросила она.
— Из Тарасова.
— А чего к нам?
— За компанию. Через час уеду.
— Ну, правильно, чего тебе тут…
Несколько минут мы не говорили ни слова. Потом уже я нарушила тишину:
— А вы здесь давно работаете?
— Третий десяток, однако, пошел, — посчитав в уме, сама удивилась старушка.
— Трудно с больными-то?
— Привыкла, да и желающих у нас работать что-то не видно.
— И много у вас таких, как Саша Хрусталев?
— Ну, этот еще не самый тяжелый, — неожиданно улыбнулась она. — У нас некоторые вообще не встают.
— А сколько ему лет?
— Сашке-то? Дай подумать… Восьмой годок, надо полагать. В девяносто четвертом он к нам попал.
— А выглядит годика на четыре.
— Да он, милая, может, и до старости таким останется.
— Он что-нибудь понимает?
— А как же. Все понимает. Наши знаешь какие умные… Только говорить не могут. А так — все понимают.
Хотелось задать ей еще несколько вопросов, но тут буквально на полуслове старушка задремала, как могут засыпать только старые и очень усталые люди. Я не стала ее будить и отправилась к речке, куда, судя по всему, торопились некрасивые, но здоровые деревенские мальчишки с удочками.
* * *
Судьбе было угодно распорядиться таким образом, что в автобусе мы с Хрусталевым оказались на одном сиденье. Просто других свободных мест не было. Но я абсолютно ничем не рисковала, потому что к этому времени он уже был настолько пьян, что плохо понимал, где находится. Где он успел так набраться, я не знала, но вполне понимала его желание забыться.
Грабить пьяных — последнее дело. Но если этот пьяный — твой противник, то ты не должен быть особенно щепетилен в выборе средств. А по нынешнему раскладу Светлана и Хрусталев были моими противниками. В той самой игре, за которую мне платили деньги. И не воспользоваться таким удобным случаем я просто не имела права. Не дожидаться же, когда он протрезвеет, и только после этого обокрасть, но уже с определенным риском и немалыми трудностями. В конце концов, воровать — вообще нехорошо.
В результате, когда я вышла из автобуса, у меня в сумке лежало уже две видеокассеты. Убедившись, что Хрусталев «на автопилоте» вошел в свой трамвай, я оставила его в покое и вернулась домой.
Первым делом я смыла с себя все дорожные запахи, включая хрусталевский. После чего сварила огромную чашку тройного кофе по-турецки, при одном виде которой нормальный турок тут же завопил бы благим матом и принялся отговаривать меня от самоубийства. Но что для турка смерть, для меня — удовольствие. И, ополовинив кофе, я, благоухающая и бодрая, залезла в любимое кресло с ногами, приготовившись посмотреть ворованную кассету.
Перемотав пленку на начало, я нажала кнопку воспроизведения. И подумала, что украла не ту кассету. Во всяком случае, никаких танцев я поначалу не увидела. На экране была пустая комната, и пару минут ничего не менялось. Это напомнило мне просмотр кассет, снятых скрытой камерой, когда приходится проматывать сотни метров неподвижных кадров, и я насторожилась.
Потом кадр дернулся, что свидетельствовало о том, что камеру выключили, и уже следующий кадр объяснил мне если не все, то очень многое. На кассете были засняты именно те сцены, за которыми я отправилась сегодня в квартиру Зелениных. Снова звучала громкая музыка, и Светлана была явно «под балдой». Она беспрерывно хохотала и была взвинчена и вульгарна. Насколько я успела ее узнать, в трезвом виде это было ей несвойственно.
Хрусталев явно играл «на публику», то есть вел себя совершенно неестественно и старался выглядеть не хуже героев порнофильмов. Кроме того, он все время оглядывался на камеру, проверяя, попадают ли они в кадр. Но меня удивило даже не это, а то, что он делал все, чтобы в кадр попало лицо Светланы. Ему было важно не ее тело и не собственно эротическая сцена, а то, что в постели с ним именно она.
В какой-то момент Светлана предложила продолжить игры на полу, и Хрусталев был этим явно обескуражен. Настойчиво, почти грубо он потребовал, чтобы она вернулась назад. Светлана пьяно капризничала и требовала объяснений:
— Ну почему? Я не хочу больше на кровати, иди сюда…
Хрусталев схватил ее в охапку и бросил на кровать. Он поставил ее лицом к камере и стал ласкать наиболее изощренно, заставляя партнершу окончательно потерять голову. Светлана не догадывалась о съемке, значит, Александр устроил все это тайком от нее. Есть любители посмотреть на себя со стороны, но жена Зеленина к ним явно не относилась.
Временами мне казалось, что она вообще не понимает, кто находится рядом с ней. А однажды даже назвала Хрусталева Веней. Я подумала, что мне это показалось, но, просмотрев эпизод еще раз, я уже не сомневалась: Светлана была не в себе и не отдавала отчета в своих действиях.
Хрусталев же был чрезвычайно суетлив и вызвал у меня в памяти знаменитую надпись в одесском публичном доме. Говорят, там висел огромный плакат, на котором было всего четыре слова: «Не суетись под клиентом». Так вот, Хрусталев именно суетился. Он как будто задался целью показать свою бурную сексуальную фантазию или репетировал видеоиллюстрации к «Камасутре».
