— Вчера я пришел домой с работы. Живу один… ну, почти один,
у меня собака есть…
Минут пять писатель откровенно скучал. Потом на его лице
появилось легкое любопытство.
Странно — для того, чтобы пересказать самые наполненные
событиями сутки из своей жизни, мне потребовалось всего четверть часа.
— Хорошая история. — Мельников плеснул себе еще коньяка. —
Э… так это замысел вашего…
— Это случилось со мной на самом деле, — мрачно сказал я.
Так и думал, что фантаст будет не лучшим советчиком. Фантасты в чудеса верят
еще меньше, чем проститутки в любовь.
— Дмитрий Сергеевич, так и есть, — подтвердил Котя.
— Покажите мне ваш паспорт, — попросил Мельников.
Я пожал плечами — ну чем ему помогут мои документы, — но
все-таки достал и протянул паспорт.
— Скажите, Кирилл Данилович… — изучая паспорт, сказал
Мельников. — А как вы довели документ до такого состояния? В вашей ситуации…
Выхватив паспорт, я уставился на страницу с фотографией.
Паспорт как паспорт… Вот только… только очень бледный шрифт. И фотография —
будто выцветшая. И страницы — хрупкие, пожелтевшие.
— Еще вчера он был нормальный, — сказал я. — Глянь…
Протянул паспорт Коте — тот с ужасом уставился на блеклые
строчки.
— Любопытно, — сказал Мельников с нескрываемым
удовольствием. — Дайте-ка сюда…
Он еще раз внимательно изучил паспорт. Пролистал. Хмыкнул.
— Чего еще? — спросил я.
— А вы знаете, Кирилл, что вы нигде не прописаны? — спросил
Мельников.
Страница с пропиской и впрямь оказалась пустой. Как я ни
смотрел на нее — под ярким светом лампы, у окна, под углом и на просвет, —
никаких следов штампа не было.
— Тяжело в Москве без прописки, — вздохнул Котя. — Может,
тебе временную регистрацию получить? Да шучу, шучу, успокойся!
Мне было не до шуток. Я спрятал паспорт в карман. Посмотрел
на Мельникова.
— Итак, надо исходить из того, что ваш рассказ — правда? —
спросил Мельников.
Я кивнул.
— И вы хотите моего совета… э… как человека, выдумывающего
всякие неправдоподобные истории?
Я снова кивнул.
Мельников откинулся на спинку дивана, опер локоть на кожаную
подушку. Задумчиво покрутил в руке бокал с коньяком.
— Если бы я был Стругацкий А и Бэ, — начал он, — то я бы
придумал так… Я бы придумал, что вы — человек совершенно ненужный в жизни,
никчемушный… вы уж только извините, это все для примера…
— Ничего, продолжайте, — попросил я.
— И вот сама жизнь, сама реальность принялась вас исторгать
из мироздания. Постепенно стираются все ваши следы — вначале бюрократические
бумажки, потом воспоминания случайных знакомых, потом воспоминания друзей и
родных… И кончилось бы это… — Он на миг задумался. Потом кивнул: — Кончилось бы
это тем, что вы истаяли бы, превратились в неощутимого и забытого всеми
призрака. Примерно так.
— Спасибо, — сказал я, чувствуя странную сухость во рту. — А
можно иные варианты?
— Конечно! — радостно откликнулся Мельников. — Будь я
Глобачёв, я бы предположил, что на Землю вторгаются инопланетяне. Таким хитрым
образом они очищают себе плацдарм — вытесняют человека из жизни, стирают память
о нем, подменяют бумаги… и ваше место занимает агент враждебной цивилизации.
Кончилось бы все тем, что вы вступили бы с ними в борьбу, проникли бы на их
планеты — и надавали всем по полной программе.
Эта версия показалась мне более оптимистичной. Но в свои
способности устрашать инопланетных захватчиков я не верил.
— Будь я Заров, — продолжал Мельников, — то вы бы были
маленьким мальчиком или наивным юношей. И вас бы испытывала на стойкость
инопланетная цивилизация — не такая злая, как у Глобачёва, но тоже недобрая. Вы
бы повзрослели и закалились в борьбе, надавали бы всем по полной программе, по
случаю обрели всемогущество — но отказались бы от него по невнятным причинам.
— Тут я уже пролетел, — сказал я. — По возрасту. Дальше?
— Будь я Велесов, — задумчиво произнес Мельников, — то
подобным образом вас готовили бы к переходу в иной мир — откуда вы и прибыли в
младенчестве. А в мире том много разных богов, монстров и волшебников. Вы,
пожалуй, были бы сам из рода богов или героев. И…
— Всем бы надавал, — догадался я. — И занял подобающее мне
место.
— Ага. Но потом бы обнаружили, что существуют еще более
крутые боги. И принялись бы воевать с ними…
— Еще версии? — спросил Котя. Похоже, он любил фантастику —
потому что сейчас довольно лыбился, глядя на Мельникова.
— Будь я Охотников — то я бы ничего объяснять не стал. —
Мельников злорадно улыбнулся. — Вам бы наваляли все кому не лень. Вы бы просто
очень долго страдали, а потом поняли, что жизнь придется начинать с чистого
листа. И заново добились бы всего в жизни и завоевали любовь забывшей вас женщины…
— Что-то мне это не нравится, — признался я.
Котя захохотал.
— Будь я Чудов, — Мельников прищурился, — то были бы вы
мачо. Интеллигент с тонким знанием психологии окружающих, но с манерами
армейского сержанта. И злая девица облила бы вас дерьмом из ночного горшка, а
менты бы долго били дубинками. До кровавых соплей. Но ваша сила духа все
превозмогла бы.
Котя прыснул.
— Будь я супругами Иноченко, — Мельников на миг задумался, —
то подобные гадости творились бы со многими людьми, регулярно, все бы их ждали
и к ним готовились. Но вы, пожалуй, изначально были бы девочкой или юной
девушкой. Кончилось бы все грустно, но оптимистично.
Котя ржал в полный голос. Я невольно улыбнулся.
— Будь я молодой и честолюбивый автор Вася Пупкин, то я бы
поиграл с религией, — продолжил Мельников. — К примеру — сделал бы вас
современным Иовом, которого Господь испытывает и осыпает бедами. Я бы еще ждал
у вас проблем со здоровьем, милицией и преступным миром.
— Совсем не нравится, — сказал я.
— Будь я Дромов, то эпидемия стирания людей из реальности
началась бы внезапно и во всем мире. Вы бы работали в спецслужбе и расследовали
это дело — пока с вами самим не началось подобное. Объяснения я бы все-таки
предложил, но не слишком убедительные — не в них дело.
— Скажите, а если бы вы были Мельниковым? — не удержался я.
Мельников вздохнул.
— Будь я Мельников… а я и есть Мельников… то я смело написал
бы роман с любым подобным сюжетом. Вы поймите, я ведь и сейчас фантазирую,
предлагаю различные варианты… а для смеха провожу параллели…
