— Горничная она. Была горничной и осталась. И отель ее —
мечта горничной. Чисто, тепло и ни одного постояльца. — Феликс поморщился. —
Садитесь, ребята. Нечего нам тут делать.
— Она назвала вас мастером… — Я не закончил фразу, но Феликс
понял вопрос.
— Еще одна блажь. Мастера, надо же такое придумать… Мы всего
лишь функционалы. Да забирайтесь в сани, успеем еще наговориться!
10
С погодой творилось форменное безобразие. Вьюга налетала
короткими снежными зарядами, потом ветер утихал, с неба начинали валить крупные
рождественские хлопья снега — чтобы через минуту смениться мелкой ледяной
крупкой и стригущей дорогу поземкой. Лошади бежали ровно, и сани плавно,
убаюкивающе покачивались на ходу. Заднее сиденье в санях походило на узкий
диванчик, покрытый меховым чехлом, для ног внизу имелось что-то вроде меховой
полости. Я никогда раньше не катался в санях и ожидал гораздо меньшего
комфорта.
Мы отъехали от гостиницы уже километра на три, а унылые
кирпичные здания все тянулись и тянулись вдоль набережной, и не было ни одной
живой души… Хороши были бы мы с Котей, попытайся проделать весь этот путь
пешком.
— Меня зовут Кирилл! — запоздало представился я. — А моего
друга — Константин. Мы из Москвы.
— Очень рад, — не выказывая особых эмоций, откликнулся
Феликс.
Я упрямо пытался поддержать разговор:
— Феликс, почему здесь никто не живет?
— Это заводской квартал, — коротко ответил Феликс. —
Промзона. А сейчас праздники.
— И все-таки? Почему совершенно никого нет? — настаивал я.
Феликс потянул вожжи, притормаживая лошадей. Тоже интересное
ощущение — машины приучили меня, что остановиться можно в любой момент. Сани
проехали еще с полста метров, прежде чем окончательно встали.
— Ты правда хочешь это знать? — спросил Феликс.
Я кивнул. Лицо Феликса было серьезным, даже мрачным. Если бы
он сейчас сказал, что город оккупирован инопланетными пришельцами, захвачен
вампирами или выкошен чумой, — я бы поверил.
— Вокруг посмотри. Какой идиот в такую погоду отправится
гулять по набережной?
Я хотел было ответить — и не нашелся, что сказать.
Феликс усмехнулся. Но тут со стороны моря тяжело плеснуло —
будто накатила особенно большая волна. И улыбку с лица Феликса словно смыло
этим плеском.
— Есть еще одна причина! — резко ударяя лошадей вожжами,
крикнул он.
Лошади в понукании не нуждались. Они рванули так, что нас с
Котей отбросило на спинку диванчика. Я перегнулся через боковину саней — и
увидел, как за парапетом, за строем фонарей, колышется на воде что-то округлое,
темное, усыпанное фосфоресцирующими блестками, с длинными щупальцами,
тянущимися к дороге…
Сани неслись теперь вдоль самой стены заводов, максимально
далеко от воды. Туша исполинского спрута ворочалась далеко позади.
— Не бойтесь, — не оборачиваясь, произнес Феликс. — Они
боятся света и никогда не выползают на дорогу.
Почему-то ничего подобного я не ожидал. Чужой мир был
слишком похожим на наш. Здесь могли водиться тигры и медведи — но никак не
драконы и гигантские спруты.
— Куда мы едем? — наконец-то спросил я.
— Ко мне. Не беспокойтесь, уже почти на месте.
Сани свернули на широкую улицу — совсем не похожую на те
узкие тупики, что разделяли заводские корпуса. Она была освещена — такими же
фонарями, как на набережной.
И впереди что-то грохотало. Гремело. Сверкало яркими
прожекторами. Неслось нам навстречу. Что-то металлическое, на огромных, метра
два в диаметре, колесах, между которыми угрожающе нависал приземистый
бронированный корпус с несколькими башенками с тонкими стволами — то ли
пулеметов, то ли мелкокалиберных пушек…
Феликс прижал сани к обочине — и ревущая, громыхающая машина
пронеслась мимо нас. Остро запахло чем-то химическим. Не обычная бензиновая
вонь, а совсем другой запах, чуточку спиртовой, чуточку аммиачный.
— Так и народ подавить недолго, — буркнул Феликс. Обернулся:
— Что притихли? Танка не видели?
— У нас танки другие, — тихо сказал Котя. — Они ездят за
городом. Степенно. На гусеницах.
— Так у вас и по берегу гулять можно, — усмехнулся Феликс.
С берега, куда умчался колесный танк, часто застучало, будто
заработала огромная швейная машинка.
Мы удалялись от берега — и город вокруг оживал, терял свою
унылую геометрическую правильность. Пошли здания в два-три этажа, еще не
жилого, но уже и не промышленного вида. В некоторых окнах горел свет. От
дороги, по которой мы ехали, разбегались в разные стороны узкие улочки.
Снега стало меньше, полозья временами пронзительно скрипели
на камнях. Мы свернули, дорога запетляла, и сани стали подниматься в гору.
Теперь вокруг стояли внушительные особняки, окруженные садами. В каком-то окне
я с радостью увидел мелькнувшую человеческую фигуру: женщина разливала чай. И я
понял, чего мне тут так сильно не хватало: нормальных людей. Безумная бабка по
фамилии Белая, ее дебильная прислуга, убийцы в черном, даже Феликс, появившийся
как чертик из коробочки, — все это были не люди, а персонажи театра абсурда.
Такие же странные, как скребущее щупальцами по берегу чудовище или спешивший на
рандеву с ним скоростной танк, только в человеческом облике.
А вот женщина, пьющая чай, была настоящей. Обычной. Самые
обычные и банальные вещи — они-то как раз и есть настоящие. И даже эта мысль
настоящая — потому что банальная донельзя…
Как ни странно, но люди теперь попадались все чаще, несмотря
на позднее время. В саду у двухэтажного особняка компания человек в десять —
взрослые и дети — играла в снежки. Нам помахали руками, обстреляли снежками и
дружно прокричали какие-то поздравления, я не расслышал, с чем именно.
— У нас праздник, — повторил Феликс.
— Я тоже не прочь поиграть в снежки, — мрачно сказал Котя.
— Сейчас согреетесь, — понял его Феликс. — Уже приехали.
Сани остановились у приземистого здания на вершине холма. По
архитектуре оно напоминало старую русскую усадьбу — двухэтажный центральный
корпус и два одноэтажных крыла. Площадка перед зданием была покрыта утоптанным
снегом со следами многочисленных колес и полозьев. Все те же фонари на улице.
Яркий свет из окон, движущиеся тени за шторами и, кажется, приглушенная музыка.
Нас то ли ждали, то ли заметили приближение саней — в дальнем крыле особняка
открылась дверь, к саням подбежал молодой парень: в расстегнутой рубашке, в
легких туфлях, но с обмотанным вокруг шеи шарфом.
