Слева и справа тянулась линия пляжа — я распахнул окно,
глотнул соленый и одновременно сладкий, не надышаться, морской ветер, высунулся
по пояс и огляделся. Башня стояла на песчаном мысу, словно маяк или форпост от
неведомых морских чудищ.
Но почему-то я чувствовал — здесь кракенов из Кимгима нет. А
если и есть… у подножия своей функции я любого кракена порву голыми руками.
Сбежав вниз, я распахнул дверь. Выскочил — ноги увязли в
песке. Обежал башенку. Песчаный мыс, метрах в трехстах за башней — зеленый берег.
Никаких следов людей. Только рокочут, набегая на берег, волны.
Надо жить не в холодной Москве и выбираться к морю чаще чем
раз в год, чтобы поступить иначе. Я разделся догола, добежал до берега и вошел
в воду. Она была по-утреннему прохладной, но вполне сносной. Метров пять я брел
по песку, погрузился по пояс, после чего поплыл. Через минуту осторожно пощупал
ногой дно — дна уже не было. Я так и повис в соленой прохладной воде, слегка
подгребая руками и глядя на встающее солнце. Потом развернулся и посмотрел на
берег, на свою башню.
Нечего было и удивляться, что в этом мире башня выглядела
как маяк. Стены из серого камня и розового ракушечника. На самом верху —
зарешеченная площадка, слабо поблескивающие зеркала и стекла. Интересно, как
зажигается свет? И должен ли я выполнять работу фонарщика?
Наверное, должен.
Окунувшись с головой, я поплыл в сторону берега.
Новый мир — хорошо. А старый друг — лучше. Я должен спасти
Кешью.
Я снова принял душ — вода в море была соленой. Не удержался
и еще раз постоял у окна, выходящего на море.
Солнце уже поднялось над горизонтом. От моря начинал дуть
легкий теплый бриз.
Всегда завидовал тем, кто живет у моря.
А теперь оно у меня собственное — прямо за порогом. В
пятнадцати минутах пешком от метро «Алексеевская».
Закрыть дверь снаружи было нечем. Да и не нужно. Если уж
башня за ночь выращивала целый этаж с кухней и ванной комнатой, то не впустить
внутрь бомжа она сумеет. Надвинув капюшон на мокрые волосы (солнце — это
хорошо, но осень никто не отменял), я двинулся к метро. Денег оставалось
немного, а я ведь собирался честно выкупить Кешью…
И тут мне пришла неожиданная идея.
Я остановился и начал голосовать. Уже через минуту
притормозил «жигуленок» с мордастым лысым водителем, похожим на молодого актера
Моргунова.
— До Студеного проезда, — сказал я дружелюбно.
— И скока?
— Полтинник. — Я улыбнулся еще шире, хотя меньше чем с сотни
и разговор можно было не начинать. — Я думаю, этого достаточно.
— Да за глаза! — искренне воскликнул водитель. Перегнулся,
открывая дверь. — Садись!
Способности таможенника явно не ограничивались знанием
редких слов и умением ловить в воздухе ножики. Водитель что-то довольно
мурлыкал себе под нос, а я расслабленно смотрел на проносящиеся мимо дома.
Хорошо ехали, без пробок.
— Вот читал я тут недавно Генри Миллера… — неожиданно изрек
водитель.
Вид водителя не внушал надежд даже на то, что он читал
модных Мураками и Коэльо. Честно говоря, насчет Тургенева, Джека Лондона и
Стругацких тоже существовали изрядные сомнения.
— Что именно? — спросил я. — «Тропик Рака»? Или «Тропик
Козерога»?
Водитель уставился на меня в полном изумлении.
— Ну ничего себе! А ты-то откуда такие книги читал?
— Довелось… — Я и сам растерялся. — В юности, в родительской
библиотеке…
— А, понятно. — Водитель успокоился. — Слушай, вот не
понимаю я этой высокой литературы! Читаю, читаю… Что за беда такая? Если
высокая литература — значит или говно едят, или в жопу трахаются! Вот как себя
пересиливать — и читать такое?
— Вы не пересиливайте, — посоветовал я. — Читайте классику.
— Я Тютчева очень люблю, — неожиданно сказал водитель. И
замолчал — как отрезало. Так мы и доехали до Студеного проезда — молча и в
размышлениях о высокой литературе. Я попросил остановиться, чуть не доезжая до
своего — бывшего — дома. Вручил водителю пятьдесят рублей, которые были
безропотны приняты.
Странные встречи иногда происходят без всяких чудес.
Тому, кто дал имя Студеному проезду, не отказать ни в
наблюдательности, ни в чувстве юмора. Летом Студеный — вполне милая улица, за
которой кончается Москва и начинается Россия. Но осенью и зимой он вполне
оправдывает свое название. Сразу вспоминаются святочные истории о девочках со
спичками и куда более реальные, пусть и менее душещипательные, криминальные
хроники об алкоголиках, прилегших отдохнуть в сугроб.
Я медленно обходил свой дом, пытаясь понять, как именно буду
действовать. Воспользуюсь способностями функционала? Выбью пинком дверь, схвачу
свою собаку и убегу? А хватит ли способностей? До башни — ровно десять
километров.
Ровно?
Да, ровно. Плюс-минус пятьдесят метров. Я это знаю. Словно
попискивает зуммер в телефонной трубке, которую слишком далеко отнесли от базы…
Что ж, значит, если мне захочется покуролесить где-нибудь на
Пражской — у меня ничего не получится. Там я стану обычным человеком.
Но здесь, пожалуй, способностей у меня бы хватило. Я мог —
точно мог — вскарабкаться по стене нашей девятиэтажки до соседских окон. И
железную дверь мог выбить. Или, к примеру, открыть хорошие итальянские замки
канцелярской скрепкой. Это все входило в положенный таможеннику набор
способностей.
Вот только я не хотел — ни воровать, ни грабить. Оставшиеся
у меня пять тысяч рублей — это та сумма, за которую могут продать случайно
доставшуюся породистую собаку. А могут и не продать…
Но тут я вошел в свой старый двор, и вопрос отпал. На
детской площадке, где дети отродясь не играли, среди унылых бетонных грибочков
и гнутых железных качелей, соседская девочка выгуливала Кешью.
Очень удобная ситуация! Подойти, прикрикнуть на ребенка,
забрать собаку… Родители и в милицию обращаться не станут. Порадуются, что с самой
девочкой ничего не случилось.
А девочка сияла от счастья. Крепко сжимала поводок,
оглядывалась по сторонам — ей хотелось зрителей. Она выгуливала собаку.
Настоящую. Свою собственную! Я поймал ее радостный взгляд, меня она не узнала,
конечно же. И понял, что отобрать собаку не смогу. Ну… если только Кешью сам не
бросится мне навстречу.
Кешью не бросился. Деловито бегал по площадке, выбирая места
посуше. Принюхивался к меткам соседских собак. Кое-где задирал лапу и оставлял
ответное послание.
Я подошел поближе, достал сигареты и закурил. Кешью
жизнерадостно тявкнул и подошел ко мне. Он никогда не был слишком агрессивным
и, если, по его мнению, хозяину опасность не грозила, готов был поздороваться с
прохожим.
