Где живет Миша, я тоже знал. На Рублевке, как положено
серьезному человеку.
Охрану у входа я миновал без проблем. Вежливо назвал адрес и
фамилию, а когда охранник попросил предъявить документы — покачал головой. И
сказал, чувствуя себя не то Вольфом Мессингом, покидающим Лубянку, не то Оби
Ван Кеноби, охмуряющим имперских штурмовиков:
— Тебе не нужны мои документы.
— Не нужны, — согласился охранник и открыл внутреннюю дверь.
— Всего доброго.
Несколько разочарованный отсутствием красочных визуальных
эффектов, я прошел на ухоженную территорию, где вдоль вымощенных камнем дорожек
горели фонари, а на собачьей площадке унылые жильцы выгуливали под дождиком
своих высокопородистых собак.
Видеодомофон у подъезда тоже проблем не составил — я, не
глядя, набрал код, и дверь открылась. Внутри была еще строгая консьержка в
стеклянной будке-аквариуме, но она не стала меня допрашивать.
Хороший дом. В подъезде чистота, цветы в горшках и деревца в
кадках, благоухает сложная смесь парфюмов — видимо, совокупный запах всех дам и
господ, входящих и выходящих из дома. Лифт разве что мрамором не выложен,
движется мягко, зеркала сияют, играет тихая музыка.
А на площадке последнего этажа меня ждал сюрприз. Звали
сюрприз Витей, был он ростом в метр девяносто и с широченными плечами. Я его
знал по визиту Михаила и Насти, когда они отправились в Антик на концерт.
Телохранитель тоже меня узнал. Отлепился от стены,
растерянно посмотрел на меня, потом на дверь квартиры, которую ему было
поручено охранять.
— Добрый вечер, Витя, — сказал я.
— Нельзя туда, — убитым голосом сказал Витя.
— Мне можно.
Витя замотал головой.
То ли я не сосредоточился в достаточной мере, чтобы стать
убедительным, то ли в простой душе телохранителя не помещалось больше одного
хозяина.
— Нельзя, — с болью в голосе повторил он. — Точно вам
говорю, нельзя.
— Ну и что ты будешь делать? — спросил я.
Витя помрачнел. Он явно знал, что все его тренированные
мускулы и профессиональная подготовка спасуют перед функционалом совсем не
устрашающего вида.
— Вы мне хоть в глаз дайте, что ли! — попросил он. — Синяк
набейте…
— Сам справишься, — укоризненно сказал я. — Ты же мужчина!
Оставив Витю горестно смотреть на свой увесистый кулак, я
прошел к двери. Хотел позвонить — и обнаружил, что дверь не заперта.
— Тук-тук, — сказал я, входя.
Меня не услышали — ссорились.
Квартира была не слишком большой по меркам этого дома —
метров пятьдесят. Свободное пространство с двумя опорными колоннами,
украшенными полочками и какой-то аляповатой живописью того уровня, что
продается на измайловском вернисаже. У одной стены — изрядная круглая кровать,
напротив — плазменная панель на стене, журнальный столик и кресла. В одном углу
барной стойкой отгорожена кухонька. Даже ванная комната была отделена
полупрозрачной стенкой из цветных стеклянных блоков. Нет, симпатично в целом. В
девятнадцать лет такие квартиры очень нравятся, в двадцать пять — вызывают
одновременно и умиление, и слабое подозрение, что молодость миновала.
Настя и Михаил стояли у барной стойки. В руках у них я
заметил высокие стаканы с каким-то напитком. Но им было не до коктейля. Похоже,
выдержки им хватило лишь на то, чтобы наполнить стаканы — и начать ругаться.
Михаил был в расстегнутом плаще, Настя — в коротком халатике домашнего вида.
— Ты даже пальцем не пошевельнул! — кричала Настя. — Ты меня
бросил умирать!
— Зачем ты связалась с ними? Мне все рассказали! — в том же
тоне отвечал Михаил. — Дура!
— Ты меня бросил!
— Я бы договорился и забрал тебя, — резко ответил Михаил.
Мне показалось, что он не врет. — А в тот момент ничего невозможно было
сделать! Со временем — забрал бы.
— После того, как меня перетрахал бы весь поселок? — Настя,
конечно, не успокоилась от такого обещания. И вот тут Михаил сглупил:
— Тебе не привыкать. С таможенником переспала?
Настя глотнула воздух и замолчала. Похоже, ее и впрямь
оскорбило это предположение.
— Нет, — сказал я в ту самую секунду, когда Настя влепила
Михаилу пощечину. — Она со мной не спала.
Михаил, потирая щеку, повернулся ко мне. Я поймал его взгляд
и понял, что не войди я так вовремя — Настя получила бы в ответ хорошую
затрещину…
— Что вы здесь делаете? — спросил Михаил холодно.
— Я должен перед вами отчитываться? — удивился я. Не
разуваясь прошел по мягкому ковровому покрытию, сел в кресло. Принюхался — пахло
чем-то съедобным и очень вкусным. И с чего на меня такой жор напал? Последствия
ранения? — Настя, я так… вдруг зашел. Ты не против?
— Нет, конечно, — сказала она очень непринужденно. — Тебе
что-нибудь смешать?
— Джин-тоник, — попросил я.
— «Сапфир», «Бифитер», «Гордонс»? — тоном опытного бармена
спросила Настя.
— Даже не знаю, — заколебался я. — Все так соблазнительно
звучит… Михаил, что вы посоветуете?
На лице бизнесмена заиграли желваки. Он вдруг стал
удивительно похож на Ипполита из «Иронии судьбы», обнаружившего, что доктор
Женя бреется его бритвой.
— «Сапфир», конечно, — сказал Михаил. — Всего доброго,
господин таможенник. Всего доброго, Настя.
— Пока, — сказала Настя ледяным голосом. Открыла дверцу
холодильника, загремела бутылками.
Михаил поставил бокал. Развернулся и двинулся к выходу. Уже
у дверей приостановился и сухо сказал:
— Я попрошу тебя больше мне не звонить. Не хочу иметь ничего
общего… с террористами. Теперь я понимаю, что ты меня использовала!
Дверь хлопнула. Я пожал плечами. Ну… ничего ушел.
Более-менее достойно. Что-нибудь вроде «шлюха» или «истеричка» прозвучало бы
глупо и неуместно. А так в его словах есть правда.
— Квартиру эту бросить придется, — задумчиво сказала Настя.
— Она на Михаила записана… впрочем, здесь такая квартплата, что все равно не
потяну. Использовала… надо же!
— Не обижайся, но он ведь прав, — сказал я. — Использовала?
Настя покосилась на меня. Насыпала в стакан лед. Спросила:
— Тебя-то с какой стати это интересует?
— Может, я хочу знать, любила ты его или нет.
— А он что, меня не использовал? — Настя протянула мне
стакан. Сама села на высокую табуретку у барной стойки. — Зачем пришел?
