И он вышел.
Я посмотрел на Настю.
— Клоун какой-то, — тихо сказала Настя.
— Это функционал-полицейский, — сказал я. — Он нас обоих
тонким слоем по потолку размажет. Поняла?
В дверь постучали — и полицейский вошел снова. Стал
протирать очки рукавом пиджака.
— Настя! — громко сказал я. — Давай-ка плюнем на этих
самодовольных снобов с Земли-один? Ты бросишь все эти детские игры в подполье и
переедешь ко мне. У меня там есть море. И хороший ресторан поблизости.
Андрей просиял, подслеповато щурясь, кивнул. Нацепил очки и
выжидающе посмотрел на Настю.
— Я тебе уже ответила, — тихо сказала она. — Нет. Я не
собираюсь мириться с оккупацией.
— Ну вот, — горько сказал Андрей. Нахлобучил на голову
мокрую шляпу. — Почему молодость всегда так глупа и необузданна? Почему мне
достается вся эта грязь, вся эта мерзкая погода, все эти отвратительные
действия…
Он пошел к Насте — неторопливо, вытирая на ходу руки о полы
пиджака, будто у него внезапно вспотели ладони. Впрочем, он такой и был весь —
мокрый, липкий, то ли от ливня, то ли от пота.
— Стойте, — сказал я. — Андрей, остановитесь! Вы же взрослый
умный мужчина! Она глупости говорит! Я ее сейчас заберу, она поживет у меня и
опомнится!
— Не могу, — грустно сказал он. — Такова моя функция. Не
препятствуйте, Ки…
Я ударил его в живот. Ногой в прыжке — ударом, который
используют только герои восточных боевиков.
Андрей отлетел назад, к двери. Зашатался, но удержал
равновесие. Я уже стоял в стойке — не знаю, как она называется. Наверное, у
мудрых японцев и китайцев как-нибудь да называется — «пьяный журавль», «гадящий
медведь» или «глупый функционал».
— Ты не прав! — сказал Андрей с обидой. — Ты что делаешь? Мы
же свои! Мы функционалы, мы должны помогать друг другу!
— Пошел отсюда, — сказал я. — Выметайся. Я ее не…
Теперь договорить не удалось мне. Следующие десять секунд мы
кружились между колоннами, осыпая друг друга ударами. Я получил несколько очень
болезненных ударов в грудь, причем у меня сложилось нехорошее ощущение, что
полицейский пытается сломать мне ребра над сердцем. Зато у Андрея очки
превратились в крошево торчащих из лица стекол, а на правой руке все пальцы
торчали веером под неестественными углами.
Боли, похоже, мы не ощущали оба.
В какой-то момент я обнаружил, что мы стоим напротив
большого французского окна, крепко держа друг друга за руки и пытаясь ударить
противником о стекло.
Но у нас обоих это не получается.
— Дурацкая ситуация, коллега! — сказал Андрей, помаргивая.
Из правого века у него торчал осколок очков, и я с содроганием понял, что при
каждом движении века стекло скребет по глазному яблоку. — Я очень далеко от
своей функции и поэтому значительно слабее, чем должен быть. У нас ничья, пат!
— Уходи, — ответил я. — Уходи и оставь нас.
— Но я не могу, ты должен меня понять!
— Я никому ничего не должен!
На лице Андрея отобразилось уныние.
— Тогда мы с тобой будем бороться, пока не появится кто-то
третий. Верно?
— Верно, — сказала из-за его спины Настя и со всего размаха
обрушила на его голову чугунный казанок.
Чугунный (да пусть и алюминиевый) казан — это вам не
тефлоновая лохань с патентованным многослойным дном. Казан — это тайное оружие
азиатов, надежный боевой друг татаро-монголов, незаменимый спутник и
неприхотливого туриста, и городского любителя вкусно покушать. Он не нуждается
в антипригарных покрытиях сомнительного происхождения и моющих средствах,
которые растворяют жир даже в холодной воде, ёршиках и щетках. У бывалого
казана нагар заполняет все его поры и образует гладкую, блестящую чёрную
поверхность, хранящую в себе ароматы былых пловов, запечённого мяса, шурпы и
всех тех яств, что тот казан видывал на своём веку. В хорошем старом казане
самая простая еда превратится в блюдо из сказок «Тысячи и одной ночи». А сам
казан со временем становится всё тяжелее, неся на своей поверхности
антрацитовые следы истории.
Этот казан имел знатную историю и был полон плова. И судя по
тому, как вольно-рассыпчато взлетел в воздух тёмно-красный от кунжутного масла
рис, сверкающие золотом кусочки моркови, дразняще-ароматные головки чеснока,
поджаристые кубики баранины, — плов очень неплохой. Да что там — плов самый
настоящий.
У Андрея закатились глаза, он обмяк и осел на пол.
Я смотрел на Настю, она на меня.
— У меня есть знакомый негр, — сказал я. — Любит пивными
кружками размахивать. Тебя бы с ним свести… на ринге.
— Я помогла? — спросила Настя.
— Еще как помогла, — согласился я. — Начиная с того момента,
как сказала, что не смиришься с оккупацией.
— Не хочу я врать, — сказала Настя. Обернулась, поставила
казан на барную стойку. Я легонько пнул Андрея — историк лежал тихо. Подойдя к
стойке, я запустил в казан руку.
Смахнув со дна на один край остатки риса и моркови, придавил
их всеми пятью пальцами, собрал в комок и, обжигая кончики пальцев ещё горячим
маслом, отправил пригоршню плова в рот. Захлёбываясь от аромата и от слюны,
невесть откуда заполнившей весь рот, едва смог выдохнуть из себя:
— Изумительно вкусно! — С сожалением оглядев разлетевшиеся
по всему полу остатки плова, спросил: — Ты где так научилась плов готовить?
— У меня папа вырос в узбекском кишлаке. Его белобородые
старики учили плов готовить.
— А казанами драться? Это национальное узбекское
единоборство?
— Национальное женское.
Я посмотрел на часы.
— Даю тебе три минуты, чтобы собрать вещи. И сваливаем
отсюда.
— Если я не захочу?
— Я уйду сам, — честно сказал я. — То, что мы победили
полицейского, — чудо. Случайность.
Больше она не спорила. Открыла дверцу гардероба, вытащила
маленькую холщовую сумку и принялась бросать туда какие-то шмотки. На секунду
отвлеклась, чтобы кинуть мне моток нейлонового шнура.
— Бери!
— Зачем?
Настя помедлила. Спросила:
— А ты хочешь его добить?
Я посмотрел на злополучного историка. Честно говоря, никакой
злобы к нему я не испытывал. Две минуты назад я бы без колебаний сломал ему
шею, представься возможность. Но сейчас…
Присев на колени, я стянул руки Андрея шнуром за спиной.
Потом тем же шнуром связал ноги. Нейлон — не лучший материал для таких целей,
слишком скользок. Но я очень старался сделать узлы потуже.
