– И заставляет о многом задуматься.
– Но главное – она получилась шумной, а мои друзья шума не любят и, значит, уже покинули Паровую Помойку. – Сада отметила, что Спун на этих словах заметно повеселел, и закончила: – Куда они могли направиться?
– Куда угодно! Например, на Ожерелье. – Геба опустошил бокал и наполнил его вновь. – Из нашего порта каждую неделю уходят цеппели к другим мирам.
– Будь всё так просто, они давным-давно покинули бы Менсалу, – наставительно произнесла Нульчик. – За головы этих троих объявлена колоссальная награда, так что уйти они могут лишь с тем, кому безоговорочно доверяют, кто решится рискнуть и пойти против Клячика и множества других людей, увлечённых поисками, причём уйти они должны незаметно.
– В Камнегрядке есть действующая точка перехода на Кардонию, – прищурился Геба. – Она лежит в стороне от торговых путей, поэтому почти не используется. Маленькая, незаметная калитка, так сказать, как раз то, о чём вы спрашиваете.
* * *
После Шпеева, который походил на разросшийся и как попало заселённый базар, в менсалийской провинции Йорчик ожидал увидеть нечто совершенно ужасное, однако Лекровотск приятно удивил. Город оказался чистым, опрятным – освещённым! – и совсем не похожим ни на печальные руины былого великолепия, ни на осаждённую крепость. Нет, правый, высокий берег, где находились губернаторский дворец и основные государственные учреждения, лекрийцы достаточно укрепили: стены, рвы, подъёмные мосты через овраги, бетонированные доты – они, естественно, напоминали о царящих на Менсале нравах, но, будучи аккуратно вписанными в холмистый рельеф, не бросались в глаза и не выделялись, благодаря чему город казался мирным. Широкие улицы, широкие тротуары, площади, заполненные гуляющими людьми, магазины, рестораны, улыбки на лицах, уличные фокусники на набережной – в какой-то момент Руди показалось, что он очутился в Бей-Гатаре… Нет, не в нём, скорее в небольшом и прелестном Чур-Имиле, что южнее шумного сферопорта, существенно уступает ему в размерах, зато превосходит в умении жить.
И сходство тем более усиливалось, что по дороге во дворец они проехали мимо трёх кабраров – чиритских молельных домов, – а гигантские размеры последнего заставили Руди с уважением присвистнуть:
– Самый большой на Менсале?
На что последовал гордый ответ:
– Самый большой во всем Бисере, – с достоинством сообщил Фил. – Размерами наш кабрар Золотого Завета уступает только священному кабрару праведника Чипчика в Бей-Гатаре, да будет он стоять вечно.
– Да будет он стоять вечно, – машинально повторил Йорчик, несмотря на то, что не мог назвать себя религиозным человеком. И тут же уточнил: – Много верующих?
– Будет больше, – пообещал Саймон. – Пока что на Менсале сильны безумные традиции олгеменов, но Его превосходительство, в меру своих скромных сил, укрепляет истинную веру среди наших несчастных, пребывающих в невежестве соотечественников.
И именно от лекрийцев, прорвавшихся однажды к Шпееву, Вениамину пришлось спасать архиепископа олгеменов.
Благочестивая площадь, на которую выходил главный фасад кабрара – простой, прямой, почти без окон, зато отделанный мрамором и украшенный цитатами пророков, – поражала красотой и чистотой, даже на фоне уже увиденного в Лекровотске. Казалось, она переполнена цветами – количество изящных клумб не поддавалось учёту – и цветущими деревьями, у фонтанов сидели улыбающиеся подростки, и теперь Руди вспомнил не весёлый Чур-Имиле, а студенческий и молодой Крапстук, и даже улыбнулся сентиментально, увидев в одном из юношей себя…
А вот следующая за Благочестивой площадь – Правосудия – особенной красотой не блистала, да и предназначение её оказалось сугубо утилитарным: в центре располагалась чёрная четырёхугольная виселица, сваренная из металлических направляющих, на которой тихонько покачивались тела казнённых.
– Идёт война, – напомнил одноглазый Фил, перехватив взгляд Йорчика. – Диверсанты, свободяне, недостаточно лояльные граждане, чересчур активные олгемены, воры, насильники…
– Я понимаю, – опомнился Руди. – За всё надо платить.
– В Лекровотске почти нулевая преступность, – спокойно продолжил Саймон. – Его превосходительство генетически ненавидит воров и мошенников, и мы помогаем губернатору делать мир чище. Казни проводятся раз в неделю, за это время тела успевают достаточно разложиться… Угадайте, как наши остроумные сограждане называют площадь?
– Вонючкой?
– Совершенно верно.
– Поэтому на Благочестивой так много цветов?
– Вы наблюдательны.
– Спасибо. – Руди помолчал. – Но от меня ускользает причина столь странного соседства.
– Исключительно воспитательная, – объяснил одноглазый.
– А… – Йорчик представил религиозную процессию, движущуюся к кабрару в какой-нибудь большой праздник, например, в светлую Сиулуку, весёлых людей, вынужденных пересекать воняющую площадь, и кисло уточнил: – Помогает?
– Весьма.
И не поверить короткому, спокойному и очень твёрдому ответу Собаки Лекрийского не было никакой возможности.
Губернаторский дворец оказался выполнен в традиционном для Лекровотска стиле, который Йорчик про себя окрестил «незаметной крепостью». Трёхэтажное белокаменное здание с колоннадой и двумя крыльями господствовало над городом, вызывая уважение открытостью и лёгкостью стиля, но… но только опытный взгляд мог разглядеть замаскированные металлические щиты у больших окон – их можно было выставить за считаные секунды; оценить, что изящные беседки имеют слишком мощное основание и могут быть использованы в качестве долговременных огневых точек, как, впрочем, и все башни строения; пересчитать и всё равно ошибиться в количестве бетонных дотов по всему холму, поскольку их амбразуры закрывали укрытые дёрном щиты.
Дворец представлял собой цитадель, внутри которой Йорчика и Фила поджидал великий и ужасный Рубен. Рачительный хозяин Лекрии. Безжалостный и беспощадный.
– Считайте мои слова лестью, но я восхищён и обескуражен, – с чувством произнёс Руди после представления. – Не ожидал увидеть на Менсале подобный город. – Подумал и добавил: – Сейчас.
– Во время войны, – уточнил Лекрийский.
– Совершенно верно.
– Это потому что мы перестали пускать в наш город войну. – Рубен бросил взгляд в окно, из которого открывалась удивительной красоты панорама на широкую Лекру и обнимающую её столицу. – Мы его любим.
Руди много слышал о самом старом менсалийском губернаторе, о его уме, силе, жестокости и о его кличке – Галанит, полученной Рубеном за многолетнюю дружбу с Компанией, и приверженности чиритизму. И именно из-за клички, наверное, Руди предполагал, что при личной встрече с губернатором не растеряется и будет вести себя с привычной свободой – ведь человек, так истово уважающий Галану, должен ковром стелиться перед ярчайшим её представителем. Однако действительность оказалась несколько иной.
