А «Горький» начинает снижаться. Видимо, капитан импакто разочаровался в артиллеристах и решил добраться до шустрого бронетяга пулемётами и автоматическими пушками. И выводит их на эффективную дистанцию.
– Сада, я с огромным уважением отношусь к вам как к медикусу и к сотруднику Департамента секретных исследований, – веско произносит Саймон. – Однако дело, по которому Его превосходительство прибыл в сей медвежий угол, настолько важно, что я вынужден требовать искренности. В противном случае крейсер выдавит вас из района.
Пушечный залп. Один из снарядов едва не врезается в корму, и лишь чудо бережёт бронетяг от беды. Люди в кузове бросаются на пол, но через несколько мгновений вновь высовываются, наблюдая за приближающимся крейсером, и это непонятно, ведь им разумнее всего укрыться в кабине…
«Они собираются драться!»
– Сада? – Из голоса Фила почти исчезла мягкость.
«Они собираются драться! А драться с Гатовым, у которого было время подготовить оружие, – дело гиблое!»
– Я преследую важного человека, – хрипло отвечает женщина. Бой ещё не начался, но Нульчик, как ни странно, чувствует облегчение, она почти уверена в исходе. – Отзовите крейсер: человек, которого разыскивает Компания, находится в бронетяге.
– Почему вы не сказали об этом сразу? – интересуется Саймон.
– Потому что никто, включая вас, не должен знать о моём интересе к этому человеку.
– У него есть имя?
– Вам повторить то, что я миг назад сказала?
На этот раз пауза получилась долгой: Фил размышлял над словами Нульчик. Возможно, советовался с губернатором… Даже так: скорее всего, советовался с губернатором, поскольку результатом двухминутной паузы стало не совсем удовлетворяющее галанитов решение:
– Человек нужен вам живым?
– Да. Обязательно.
Сада не сводит глаз с бокового окна. Туша импакто почти легла на удирающую машину.
– Договоримся так: «Горький» остановит бронетяг, но я прикажу не добивать выживших, – дипломатично говорит Саймон. Не предлагает, а именно говорит, тоном показывая, что спорить бесполезно. – Мои ребята спустятся, возьмут их и передадут вам. И вы тут же улетаете. Так подойдёт?
«Предупреждать тебя бессмысленно, ты всё равно не поверишь в то, что я скажу…»
– Договорились, – спокойно отвечает Сада. После чего ловит на себе удивлённый взгляд Фарипитетчика и легко улыбается ему: «Всё будет в порядке».
– Проклятье!
– Осторожно с бомбами!
– Сам знаю!
– В них же нитробол!
– Хнявый потрох!
– Ты это мне?!
– Проклятье!
Бронекорда вновь подскакивает на камне, и Мерса едва не роняет давно извлечённую из ящика бомбу.
– Заряжай! – предлагает съёжившийся у всё ещё замаскированного «Гаттаса» Каронимо. – Ты пугаешь меня больше, чем эти уроды.
Потому что артиллеристы всё ещё промахиваются, а бомба уже трижды едва не выскользнула из рук алхимика.
– Заряжу перед выстрелом.
– Почему?
– Потому что, если она будет в стволе и нас тряхнёт…
Последние слова тонут в стрекотании выстрелов: пулемётчики с подобравшегося импакто дают пристрелочную очередь, и пули проходят в опасной близости от открытого, ничем не защищённого от атаки в воздухе кузова. А стоит хоть одной пуле угодить в открытые ящики с бомбами, что стоят у ног Мерсы, и резвая машина превратится в невесёлую шутиху, разлетевшись на части, к вящему удовольствию преследователей.
– Сейчас?! – дёргается Бааламестре.
– Подожди! – качает головой Олли.
– Сколько ждать?
– Чтобы наверняка!
Нос крейсера бросает тень на корму бронекорды, видна гондола, в самом начале которой находится капитанский мостик, пулемётчики дают вторую очередь, пули цокают по борту, Бааламестре дрожит от возбуждения, но Мерса тянет. Припоминает всё, что слышал, видел, чувствовал и узнал на «Пытливом амуше», и тянет, потому что, как только импакто поймёт, что у беглецов есть острые зубы, он сразу же вернётся на высоту, продолжит расстрел из орудий, и рано или поздно снаряд обязательно ударит в бронекорду, лишив её возможности передвигаться. Поэтому нужно сделать так, чтобы опустившийся «Горький» больше не смог подняться. Укусить крепко, смертельно.
– Сейчас?
Третья, и последняя, пристрелочная очередь, теперь с другого борта, из другого пулемётного гнезда. Счёт идёт на секунды, ещё чуть-чуть, и начнётся полноценная огневая атака, пережить которую им не удастся.
– Сейчас?!
Шутки кончились.
– Сейчас! – орёт Мерса и сдёргивает с «Гаттаса» брезент. – Сейчас!!
И не закрывает рот, потому что совсем рядом начинает оглушительно реветь шестиствольный зверь.
Сейчас…
В них целятся два пулемётных расчета, два «Шурхакена», предназначенных для прикрытия «пуза» цеппеля. Ещё секунду назад пулемётчики чувствовали себя победителями, были убеждены, что в бронекорде нет боеприпасов, со смехом готовились убивать и вдруг – вдруг! – получили с кратчайшей дистанции убийственный огонь такой скорострельности, что всякая возможность ответа превращается в эфемерное пожелание. Залитые свинцом точки разорваны, пулемёты заклинены, расчёты погибли, бронекорда в безопасности, и Бааламестре тут же переключается на другую цель.
Сейчас…
Каронимо целится в лобовое стекло гондолы, в капитанский мостик. Каронимо – один из создателей «Гаттаса», он знает его как свои пять пальцев, научился управляться с ним задолго до того, как первые военные увидели перед собой смертоносное чудо, поэтому Каронимо не могут помешать ни тряска, ни повороты, ни суровая тень крейсера – пули летят именно туда, куда он их направляет. И никто на свете не назвал бы сейчас лицо Каронимо добродушным – оно сосредоточенно, спокойно и очень-очень холодно. Пули вдребезги разносят крепчайшее лобовое стекло гондолы, но его звон – лишь начало, пролог кошмарной катастрофы.
Сейчас…
«Горький» опустился слишком низко, на убойную дистанцию, «Горький» собирался бить сам, а оказался в ловушке, и тяжёлые пули, которые «Гаттас» посылал с дикой скоростью, за несколько секунд превращают защищённую гондолу импакто в окровавленное решето, в чудовищную смесь мяса и обломков, многие из которых посыпались вниз. Капитан, первый помощник, рулевой, радист, астролог, двое вестовых – все офицеры и нижние чины, что находились на мостике, погибли, оставив «Горький» без управления. Никто не мог переложить рули или приказать переложить рули, чтобы отвернуть импакто от показавшей зубы добычи. Крейсер продолжал накатывать на бронекорду, а именно это и требовалось Мерсе.
Сейчас…
Потому что бортовой алхимик «Пытливого амуша» прекрасно представлял внутреннее строение крейсера, и, пока Каронимо поливал свинцом огневые точки и капитанский мостик, Олли посылал в чрево цеппеля алхимические бомбы. Одну за другой. Одну за другой. Бронебойная, на нитроболе, легко пронзающая обшивку и взрывающаяся глубоко внутри, затем зажигательная, смесь которой гарантировала такую температуру, что даже ильский сплав становился мягким, ещё четыре зажигательные следом, чтобы команде было чем заняться, а потом, сразу, ещё четыре бронебойные бомбы почти в одну точку, туда, где, по прикидке Мерсы, размещалось машинное отделение.
