– Лекрийцы… – протянул Гатов, разворачивая извлечённую из планшета карту. – Далеко они забрались…
– И совершенно непонятно, почему напали на нас. – Мерса поправил очки. – Кто-нибудь помнит, с чего всё началось? Что им не понравилось? Может, Олли крикнул что-нибудь обидное?
– У нас трибердийский флаг, у них – лекрийский, а территория здесь вообще условно мритская. – Бааламестре почесал затылок. Одновременно он оценил расстояние между Лекровотском и Камнегрядкой, мысленно согласился с удивлением Гатова и высказал своё предположение: – Проводят секретную операцию? Собираются напасть на Мритию?
– На Мритию с шестью цеппелями не нападёшь, – хмыкнул Павел. – А вот на Карузо – легко.
– Значит, секретная операция.
– Зачем лекрийцам полузаброшенный форт на краю мира?
– Может, здесь нашли золото? – предположил алхимик. – Или валериций?
– Валериций уже искали…
– Как бы там ни было, лекрийцы собираются сражаться, – подытожил Гатов. – Даже передвижной госпиталь с собой притащили…
– Предусмотрительные.
– …и сражаться они собираются как раз там, где мы должны встретить капитана Хубу, – тихо закончил Гатов.
Учёные переглянулись.
Эйфория, вызванная удивительной победой над страшным противником, прошла, и даже отголосков не осталось, поскольку путешественники понимали, что самое трудное – впереди. Да, Каронимо и Олли орали от радости, обнимались и приплясывали в кузове, пока Гатов продолжал гнать бронекорду, уводя её от дымного, пыльного, горящего и страшного места гибели импакто. Каронимо и Олли тыкали пальцами в удаляющиеся обломки, ругались, хохотали, хлопали друг друга по плечам и с безумной частотой повторяли, что не верят, абсолютно не верят в то, что сотворили. Отъехав на десяток лиг, Павел остановил машину и присоединился к друзьям, охотно разделив общую радость, и вопли учёных ещё долго нарушали покой Камнегрядки. Однако теперь в кузове сидели не победители, довольные собой, а сосредоточенные мужчины, пытающиеся понять, что делать дальше.
– Боезапаса у нас на одну стычку, – сообщил Бааламестре, который наконец справился с адреналином. – Возможно, завалим ещё один импакто, но не более. А скорее всего не завалим, потому что близко нас теперь не подпустят.
– Может быть… э-э… удерём, пока они не решили отомстить за крейсер? – предложил Мерса.
– Может, и удерём, но не сейчас, – медленно проговорил Гатов.
– Что ты задумал? – насторожился Каронимо.
– Я…
– Давайте… э-э… не будем увлекаться, – предложил алхимик, сообразивший, что затея Павла может оказаться опасной.
Не то чтобы Андреас был трусом, просто он не был героем. В смысле, защищаться – пожалуйста, но лезть на рожон алхимик не любил.
– Не знаю, обратили вы внимание или нет, но я не сразу вышел из кабины после остановки, – произнёс Гатов, по очереди оглядывая друзей. – Я решил послушать эфир, узнать, как среагировали вояки на гибель импакто.
– Надеюсь, они ничего не заметили, – коротко хохотнул Бааламестре.
– И наткнулся на разговор между неким Рубеном и неким Вениамином, – продолжил Павел, остановив неуместное веселье друга укоризненным взглядом. – Подозреваю, что эти синьоры – местные губернаторы.
– О чём они говорили?
– Обсуждали предстоящую встречу. – Павел помолчал. – Но главное заключается в том, что они упомянули одно имя… Рубен сказал, что в Карузо находится Холь.
– Тот самый Холь? – насторожился Каронимо.
– Вряд ли какой-нибудь другой Холь так сильно возбудил бы местных князей, – развёл руками Гатов.
– Проклятье!
– Кто такой Холь?
– Выдающийся инженер с Луегары, – ответил Павел, повернувшись к Андреасу. – И сюда, в Камнегрядку, он мог забрести только с одной целью: провести важный эксперимент, о котором никто не должен знать.
Бааламестре кивнул, показав, что согласен с другом, и вздохнул, погружаясь в тяжкие раздумья.
– Эзра сказал… э-э… что контрабандист придёт с юга, – нарушил тишину алхимик. После чего принялся протирать очки грязненьким платочком. – Мы можем обогнуть Карузо по большой дуге… э-э… уйти на юг, встретить цеппель капитана Хубы, объяснить ему ситуацию и подняться на борт вдали от зоны боевых действий. Точка перехода, насколько… э-э… я знаю, имеет несколько лиг в поперечнике, и мы можем прыгнуть на Кардонию с её края.
– И пропустить такое приключение? – изумился Каронимо прежде, чем подал голос Павел.
– Ты ведь это не всерьёз сказал, так? – Мерса водрузил очки на нос и строго посмотрел на толстяка.
– Ты можешь ненадолго вернуть Олли? – заинтересовался Бааламестре.
– Я искренне рад, что сейчас, когда мы должны принять трудное и взвешенное решение, среди нас нахожусь я, а не этот сорвиголова.
– Энди, – проникновенно произнёс Гатов, – пойми меня правильно: Алоиз – член клуба Заводных Игрушек. Он – наш товарищ, наш друг и, возможно, пребывает в затруднительной ситуации. Согласись, Энди, что элементарная вежливость требует предложить ему помощь. Хотя бы для того, чтобы потом не испытывать чувство стыда.
Мерсе очень хотелось ответить, что между стыдом и дракой с пятью крейсерами он, конечно же, после длительных и тяжких размышлений выберет стыд, но в очередной раз постеснялся. Помолчал, кисло глядя на Павла, вздохнул и поинтересовался:
– А этот Холь… он… э-э… он бы сделал для тебя то же самое?
– Понятия не имею. – Гатов жизнерадостно улыбнулся: – Но разве это важно?
– Нет, пожалуй, – признал Андреас. – Неважно.
– Давай поможем человеку, который оказался в трудной ситуации.
– А заодно узнаем, что за эксперименты он ставит, – добавил хитрый Бааламестре.
* * *
Подходящую для приземления площадку капитан «Пророка Вуучика» отыскал с превеликим трудом: валунов и скал в этом районе Камнегрядки оказалось настолько много, словно их специально стащили со всей пустоши, чтобы не позволить губернатору Лекрии ступить на бесплодную землю, и выбрать место для пятисотметровой махины крейсера казалось решительно невозможно. Но поскольку речь шла о жизни и смерти капитана – Рубен потерю лица не простил бы, – площадка, хоть и небольшая, отыскалась, опасное приземление свершилось, и сейчас огромная сигара «Вуучика» была крепко притянута тросами к неприветливым скалам. Справа и слева от пришвартованного флагмана с важной тяжестью висели «Пророк Лычик» и «Пророк Бочик», а за ними покачивались на легком ветру «Бурный» и «Резкий».
Гигантские размеры цеппелей превращали заурядное построение в величественное зрелище, достойное кисти выдающегося художника, но поскольку среди менсалийских военных творческих натур не отыскалось, картина, способная украсить батальный зал любого музея, не была ни написана, ни даже задумана. С другой стороны, вряд ли она, даже появись на свет, составила бы конкуренцию знаменитому на весь Герметикон полотну «Приближение адмирала дер Кензеля» кисти Иоахима Санского – гигантскому, десять на шестьдесят метров, для любования которым тинигерийский дар Шейло выстроил специальный павильон. Иоахим изобразил девять доминаторов адмирала, идущих на противника в битве при Катроне, настолько достоверно, что некоторые дамы падали в обморок, и потому полотно считалось образцом батальной живописи.
