Никому, кроме нее, бредни о походах во внешний мир, о власти и завоеваниях были неинтересны. Зачем уходить из-под теплого солнышка, зачем страдать и подвергаться испытаниям, если людям хорошо и здесь? Кому нужна дурная блажь о правлении миром? Только этой дряхлой и одинокой, выжившей из ума старухе!
– Ты чего, Ми? – толкнула девушку подружка Тертятко-нэ, тоже одна из красавиц Дома. – Чего такая грустная?
– Это просто старуха… – пожала плечами Митаюки-нэ.
– Ага! Которая вздумала истребить весь наш мир из-за обычной любовной ссоры, случившейся много десятков лет назад.
Тертятко-нэ, пусть умница и красавица, особыми способностями не отличалась, училась вместе со всеми, и для нее «тайной злой ведьмы» была всего лишь размолвка мужчины и женщины.
Митаюки-нэ ничего говорить не стала. Зачем? Между ней и подругой – пропасть. Митаюки предстоит стать сильной шаманкой, одной из правительниц селения. Тертятко – вырастет просто женщиной, умеющей немного заговаривать, немного ворожить и хорошо готовить. Матерью детям, женой кому-то из вождей, а может быть, даже и воину. Зачем тревожить ее слабый ум вопросами, разобраться в которых по силам только высокородным?
– Нине-пухуця злая ведьма, и ее сожгут, – грустно кивнула Митаюки-нэ. – Но она все равно всего лишь слабая старуха. Мне ее жалко.
– А мне завидно! – призналась Тертятко-нэ. – Ты представляешь, какая сильная была любовь? На несколько жизней хватит. Нине-пухуця сколько уже живет? Про нее еще бабушка моя рассказывала. Когда бабушка была маленькой, шаманку уже боялись и называли старой. Пошли посмотрим, как ее жечь будут?
– Сегодня не спалят, – покачала головой Митаюки-нэ, однако же вместе с подругами вышла на дорогу и на почтительном удалении двинулась вслед за воинами.
День был в разгаре, и оба солнца сияли во всю силу, обжигая лица сразу с двух сторон. Радостно пели птицы, стремительно разрезая воздух, вылавливая из него жучков и мошек, в озере тяжело ворочался травоядный тымбертя, разбрызгивая воду. Каждый подъем его огромной шеи окатывал окрестности настоящим дождем. Средь высокой сочной травы шастали мелкие ящерки. Сюда, к селению сир-тя, опасные звери не подпускались, и им было вольготно и спокойно… Как самим сир-тя под солнцем мудрых предков.
В своих коротких замшевых кухлянках собравшиеся на дороге воспитанницы Дома Девичества напоминали стайку воробьев, разве что с черными головами. Точно так же они чирикали – весело, но неразборчиво, и точно так же прыгали, перебегая одна от другой, чтобы поделиться впечатлениями.
Дом Девичества, по обычаю, отделялся от селения небольшим перелеском. Дорога пробила его по прямой, и перед стайкой воспитанниц открылось само селение. На берегу поднимался огромный храм предков, накрытый сшитыми шкурами огромных кровожадных нуеров и огражденный клыкастыми челюстями и крохотными передними лапками этих же зверей. Символ храбрости воинов и вождей племени, способных одолеть столь опасного врага.
Немного в стороне поднимался Дом Воинов, служивший больше для встреч вождей, колдунов и старших воинов, нежели для их обитания. Ныне бессемейных вождей в селении осталось всего трое, так что дом стоял почти пустым. За перелеском просматривалась крыша Дома Мальчиков, тоже выстроенного чуть поодаль. Мальчики так же, как девочки, переселялись в эти дома по достижении семи лет, где и обучались опытными воспитателями хитростям будущей взрослой жизни. Кто оказывался способен – постигал мудрость, кто не очень – учился умению ворожить и сражаться, а самые глупые – только храбрости и искусству воевать.
Пройдя посвящение и став мужами, мальчики переселялись в Дом Воинов до тех пор, пока не выбирали себе жен… Семьи с детьми жили в отдельных хижинах, вольготно разбросанных на просторной луговине за храмом, от озера и до самого леса. Между селением и храмом находилась просторная утоптанная площадь, на которой происходили все торжества и праздники. Ее огораживала череда очагов…
Единственное, чего здесь не было, так это узилища, места для содержания пленников. И потому воины привязали злобную Нине-пухуця к толстой иве, выросшей на берегу возле причалов. Руки завели за спину, затянув веревкой округ толстого ствола, а потом прикрепили еще и за плечи, чтобы не упала. Повязку на глазах оставили – чтобы взглядом никого не поймала, воле своей не подчинила, разум не затуманила, не запутала, не заморочила.
– Сожгут? – опять с испуганной надеждой спросила Тертятко-нэ, крепко вцепившись двумя руками подруге в локоть.
– Нет, – покачала головой Митаюки-нэ. – Кабы по-быстрому хотели убить, сюда бы не тянули. Прилюдно карать станут. Дабы все ведали, что нет больше злой ведьмы. Что поймана и истреблена.
Старуха вскинулась, вытянула шею, повела носом, прокаркала гнусным голосом:
– Беду чую! Кровь, смерть, боль в селение сие крадутся. Смерть, смерть! Умрете все, рассыплются косточки белые середь травы зеленой! Развернулись крылья черные над народами сир-тя! Погаснет солнце предков, растают идолы, снег и холод придут на земли цветущие, мрак и пустота. Умрете, все умрете! Недостойно жить тем, кто в сытости и неге прозябает! Кто не ищет себе доблести и подвига, кто не рвется к власти и силе! Смерть написана на роду вашем, сир-тя, и рожденные сегодня не увидят уже глаз детей своих! Вы не искали славы и подвига, так подвиг и слава сами придут к вам, жалкие несчастные лентяи! Но это будет не ваша слава! Это будет ваша смерть!
Вышедший из святилища седовласый Хасуюимдей, в новой набедренной повязке, с лентой из защитных амулетов на лбу, надетых поверх костяной личины в виде человеческого черепа, и с большим золотым шаманским кругом на груди быстрым шагом направился к берегу, зачерпнул ведро воды и с ходу выплеснул на ведьму.
– Охолонись, Нине-пухуця! Хватит с нас твоих проклятий.
Старуха захлебнулась на полуслове, задергалась. Верховный шаман бросил ведро ей под ноги и под общий смех ушел обратно в святилище. Вода потекла по женщине, оставляя на теле темные грязные потеки.
– Глупцы! – немного придя в себя, снова принялась вещать пленница. – Вострите копья, готовьте палицы, учитесь драться. К тем, кто не захотел выйти беде навстречу, беда сама войдет в двери. И прольется кровь! И провалятся души невинных в темный мир мертвых!
Молодые воины, переглянувшись, подхватили ведро, зачерпнули воды и окатили черную колдунью снова, а потом еще раз. Нине-пухуця, задыхаясь, замолчала, лишь вздрагивая под холодными струями.
Митаюки-нэ не выдержала, шагнула вперед, вскинула руку:
– Как вы смеете глумиться над высокородной женщиной, жалкие червяки?!
– Это же злая колдунья, Митаюки! – улыбаясь, чуть отступили воины. По их мускулистым телам, радужно поблескивая, стекали капли, мышцы играли под смуглой кожей. Руки крепко сжимали тяжелые копья. Но юная ведьма хорошо ощущала в их душах потаенную опаску. Юноши подозревали, что девушка способна завладеть их волей, подчинить и, например, вынудить самих прыгнуть в озеро.
– Пусть злая. Но сильная и высокородная! – осадила их Митаюки-нэ, вошла в воду, сорвала пучок гибких водорослей, после чего старательно отерла ими влажное тело Нине-пухуця, омывая его от грязи.
