Нет уж, в спальне Бекет не сможет одержать над ней победу. Алиенора была опытной женщиной, и в ее распоряжении имелось соответствующее оружие. С соблазнительной улыбкой она оперлась на локоть так, чтобы сорочка на ней раскрылась, обнажив пышные груди.
– Так ты хочешь поговорить? – пробормотала Алиенора, но встревоженные глаза мужа, горевшие серым пламенем, внезапно ярко зажглись, и он потянулся к ней, уткнулся лицом в ее шею, принялся жадно целовать, а руки начали обшаривать ее тело.
Генри был из тех мужчин, которые быстро переходят к делу, и несколько мгновений спустя они уже переплелись телами, как делали это в прежние времена, воспламенились страстью, как воспламенялись бессчетное число раз. В это мгновение Алиенора хотела лишь одного: почувствовать его в себе и никогда не выпускать.
Когда немного спустя они разделились и Генри лежал рядом, переводя дыхание, она повернулась к нему лицом:
– Ты говоришь, что Бекет оделся монахом?
– Да, – проворчал Генрих.
– Странно, – проговорила Алиенора, – но несколько ночей назад – это случилось после твоего разговора с Бекетом – из окна своей спальни я видела, как из замка выходили два монаха. Я еще подумала: что это они делают? Ты не считаешь…
– Бог мой, это наверняка был он! – воскликнул Генрих и сел на кровати. – Бекет исчез в ту самую ночь. Почему ты ничего не сказала?
– А о чем я должна была сказать? Я не думала, что это имеет какое-то значение. И понятия не имела… Да что говорить, я о нем и не вспоминала до этой минуты. – Алиенора поняла, что бормочет невпопад.
– Да, конечно, – согласился Генрих, возвращаясь на подушку рядом с ней. – Откуда ты могла знать? – Тело его было напряжено, рядом с ней лежал уже не любовник, а человек, которого мучает боль. – Богом клянусь, я его найду! – пробормотал он. – Нет такого места в христианском мире, где Бекет мог бы спрятаться от меня.
Генрих снова был далеко от нее. Его мысли блуждали где-то за морем, там, куда бежал Томас. Он снова был одержим одним: как отомстить беглому изменнику-епископу. Генрих лежал рядом с женой, уставившись серыми безумными глазами в сводчатый потолок, даже не чувствуя ее рядом. Это было бесполезно. На сердце у Алиеноры было тяжело, и она повернулась к мужу спиной, сделав вид, что уснула.
Глава 25
Замок Мальборо, 1164–1165 годы
Еще одно Рождество. Они проводили его в большой башне замка Мальборо, высоко вознесшегося на кургане на краю леса Сейвернейка, где Генрих надеялся хорошо поохотиться. Бастард Джеффри, которому теперь исполнилось четырнадцать, только что нашел боб в своем куске традиционного пирога, а потому был провозглашен на этот вечер Владыкой Буянов. Свое правление он начал с наложения крайне дерзких штрафов и теперь требовал, чтобы каждый красивый мужчина в зале поцеловал в щечку королеву.
– Это сужает число претендентов! – рассмеялась Алиенора, любившая проказы рождественской поры.
– Господом клянусь, я им всем яйца поотрываю, если они проявят хоть малейшее неуважение, – добродушно пошутил Генрих.
Жаль, что французские послы прибыли как раз в то время, когда двор веселился вовсю. Вошел паж и прошептал что-то в королевское ухо, улыбка сразу сошла с лица Генриха.
– Я скоро вернусь, – сказал он жене.
Она проводила его взглядом. Король прошел среди веселящихся, по пути рассеянно потрепав темные кудри своей хихикающей дочери Алиеноры. Тщетно прождав его целый час, королева решила, что больше не может выносить неизвестность, а потому, пробормотав извинения, поспешила по винтовой лестнице в солар короля. Чем выше она поднималась, тем глуше становились звуки веселья внизу. Из-под деревянной двери пробивался свет. Как она и предполагала, король был у себя. Она повернула железное кольцо и, войдя в комнату, увидела его поникшее лицо.
– Что случилось? – спросила она, не решаясь подойти к нему и с ужасом осознавая, какая пропасть пролегла между ними.
– Людовик! – воскликнул Генрих. – Он предложил Томасу помощь и попросил его святейшество не слушать никаких несправедливых обвинений против него. – Он встал и принялся тяжелыми шагами мерить комнату, доводя себя до состояния белого каления. – Но Томас первым добрался до Папы, и знаешь, что он сделал? Пожаловался, будто я преследую его!
– Но, Генри, ведь Папа на твоей стороне, и всегда был на твоей стороне, – попыталась успокоить его Алиенора.
– В прошлом! – Губы Генриха скривила уродливая, мучительная гримаса. – Он грозит мне отлучением! – прорычал он. – Муки Господни, этот священник – настоящая чума для меня! Больше я не собираюсь его терпеть! Пусть что хотят, то и делают. Я ложусь спать.
Утешить короля было невозможно, настолько он распалился от гнева и боли. Лицо его покраснело от ярости, он сорвал с головы шапку и бросил ее на пол, потом расстегнул пояс и зашвырнул в дальний угол комнаты. Чуть не рыдая от злости, он снял плащ и длинную килту из превосходной ткани, украшенную к Рождеству, стянул с себя штаны, после чего, голый и дрожащий, сорвал шелковое покрывало с кровати и тяжело сел, его руки и лицо действовали словно независимо от него. В отчаянии сорвав простыню, король выхватил из матраса клок соломы, сунул себе в рот и принялся жадно жевать.
– Генри… – начала было Алиенора, но тот выкинул перед собой руку, точно затыкая ей рот, челюсть его продолжала жевать, а на лице застыло мучительное выражение. Потом он встал, подошел к огню и выплюнул солому.
– Уходи, – сказал он.
Все остальные дни праздников король пребывал в дурном настроении, ненависть к Бекету и Людовику безжалостно грызла его. В день святого Стефана Алиенора попыталась снова поговорить с мужем, но тот смерил ее таким взглядом, что она сразу замолчала. Никто не смел подойти к королю – так глубоко он погрузился в гнев и страдание. В тот вечер, волнуясь за мужа, Алиенора решила попробовать еще раз. На сей раз он был спокойнее. Поставил печать на документ, потом протянул его одному из своих чиновников.
– Это моя месть! – сообщил он жене.
– Что это? – спросила она, недоумевая и опасаясь, как бы действия Генриха не привели к еще бульшим неприятностям.
– Приказ на изгнание из Англии всех родственников Томаса, – с мрачным удовлетворением сообщил Генрих.
– Но они не сделали ничего плохого! – пришла в ужас Алиенора. – И их много – женщины, дети, старики.
– Я думаю, их около четырехсот, – довольно сказал Генрих. – Они будут лишены всей собственности и высланы. Пусть побираются!
– Генри, умоляю тебя, отмени этот приказ! – падая на колени, взмолилась королева. – Это жестоко, мстительно, это необдуманный поступок, неподобающий такому мудрому королю, как ты.
– Встань, Алиенора. – Генрих смерил ее холодным взглядом. – Твои мольбы бесполезны. Такая тактика необходима. Томас в Риме, и мне до него не дотянуться, но мой приказ заставит его спешно вернуться. Пусть увидит последствия своего неповиновения, почувствует силу моего гнева и пусть узнает, что такое быть моим врагом!
