– Ты что же – думал, Ангруш не узнает другого Ангруша, да?
Ленни поперхнулся и отошел от кровати.
– А костюм… да еще в темноте…
– Это правда – ты вечно одеваешься по-идиотски, но в черном костюме я тоже когда-то тебя видела. Я же была на твоей бар-мицве.
– Я тебя не шокировал?
– Шокировал? С чего бы это? Удивляться и твоим выходкам, и много чему еще – это мое перманентное состояние.
Неужели она не человек? Или у нее совершенно нечеловеческая броня? В Ленни вдруг подал голос какой-то остаточный рефлекс учтивости, какая-то поведенческая привычка, крайне редко напоминавшая о себе.
– Ты очень красивая женщина, Роза. Я ни о чем не жалею. Я просто подумал о разнице в возрасте.
– Не будь занудой, Ленни. Ты всегда был пятидесятилетним мужиком – с самого детства, лет эдак с семи.
Учтивость вмиг испарилась в атмосфере беспощадной Розиной откровенности. Впрочем, именно эта ядовитая атмосфера всегда и привлекала сюда Ленни.
– Как ни смешно это звучит, меня преждевременно состарила бесплодная любовь к твоей дочери.
– Да ты знаешь, когда я в последний раз спала с мужчиной? Так что не надо мне сейчас про дочь.
– Я видел ее сегодня вечером.
– А я разговаривала с ней сегодня утром. И что? Что ты хочешь мне сказать?
Ленни попятился к двери спальни. То ли для того, чтобы запереться здесь с Розой, то ли затем, чтобы сбежать в случае чего, – он и сам не знал. Ночник не горел, так что самой Розы даже видно не было, слышался только шелест – видимо, она сооружала какое-то прикрытие из того, что сбросил Ленни. А где-то там, за этими стенами, двое идиотов, от которых он дал стрекача, проехали на метро лишнюю остановку, потом наверняка вышли на “Блисс-стрит” и теперь, видимо, соображали, какими словами будут объяснять Джерри Гилрою, что сначала поймали добычу, а потом выпустили ее из рук. А может, они перешли на другую платформу и проехали одну остановку назад, к Лоуэри, и принялись рыскать по улицам Саннисайда.
– Мирьям не соответствует твоим стандартам.
– А поточнее ты можешь выражаться?
– Ты мечтала изменить условия жизни рабочего класса, поменять всю злосчастную траекторию, по которой движется цивилизация. А твоя дочь хочет всего-навсего запустить в водопровод ЛСД.
– Я попрошу тебя не путать разные вещи. Моя дочь – куда более великий революционер, чем мы с тобой, вместе взятые, Ленни.
– Да быть такого не может! Ты так говоришь просто назло мне. – Ленни не в силах был сдержать обиду. – Она объявляет бойкот винограду и ходит на демонстрации за бесплатные детские сады, но еще и смеется над историей! Видел я ее сегодня – вместе с ее квакером: вырядились, точно клоуны на маскарад, южноамериканскими партизанами. Прямо как Вуди Аллен в “Бананах”!
– Это не маскарад. – Голос Розы, доносившийся из темноты, вдруг изменился, в нем появились суровые пророческие нотки, будто заговорил сам Великий и Ужасный Волшебник Оз. – Они отдают мальчишку в пансион, а сами в начале следующего года едут в Никарагуа. Томми сочиняет песни на испанском.
– Ты обманываешься, Роза. Все это просто детские игры с переодеванием.
– Нет, это ты обманываешься! Ну, а с чего бы они стали тебе обо всем этом рассказывать? Для тебя же революция всегда оставалась какой-то аллегорией! Это ты как раз вечно рядишься в чужие наряды. А Мирьям арестовывали на ступенях Капитолия, она пикетировала Линдона Джонсона на Всемирной ярмарке. И вот теперь она собирается окунуться в настоящую революцию. А ты где был? Пялился на таинственные масонские символы на пятидолларовой монете – и воображал, что занят важным делом, что тебя только понапрасну от него отвлекают!
– Да видел я их! Они вырядились на Хэллоуин в солдатскую форму, совсем как в комиксах рисуют. Они в таком виде даже из аэропорта выйти не успеют – их сразу же арестуют.
– Какой еще Хэллоуин?
– На календарь посмотри!
– Сам туда смотри! Нет такого американского праздника – все это просто болтовня, какой-то кошмар, завезенный из Старого Света, из какой-нибудь Трансильвании. Мы же сюда приехали для того, чтобы избавиться от этого ужаса. Ну, к тебе-то это не относится: у тебя каждый вечер Хэллоуин, круглый год. Пора взрослеть, Ленни.
– Ты же сама говорила – я всегда был стариком.
– Да – но еще и дитятей в придачу.
– Все это просто безумие. Мы же только что любовью занимались, Роза!
– Уходи из моей комнаты, уходи из моего дома.
– Там, снаружи, – мои враги.
– Ты никогда в жизни не наживал себе достойных врагов. Так что теперь не трать время зря, даже не думай спрятаться у меня под юбкой.
Роза помимо своей воли продолжала дразнить и оскорблять Ленни – точно так же, как помимо своей воли вдохновляла его – вдохновляла с самых давних пор, всегда, сколько он помнил. Роза была статуей, которую можно рассматривать, а можно не замечать. Статуя выдерживает любую непогоду и обрастает птичьим пометом, но с ней невозможны никакие переговоры. То, что он, Ленни, живой человек, находится в крайне опасном положении, похоже, нисколько ее не трогало.
Уж лучше погибнуть в честной схватке, подумал Ленни, в котором вдруг проснулся романтик, – чем пропадать попусту. Только к Мирьям это не должно относиться. Мирьям – знала она об этом или нет – находилась под двойной защитой – его и Розы. Снова он прошел полный круг. Так пусть это и будет его последним приоритетом.
– Роза, она что – правда собралась в Никарагуа? Я сейчас серьезно говорю, пожалуйста, послушай меня. А потом, если ты настаиваешь, я уйду. Я говорю серьезно: их там убьют!
– Знаешь что? Я тоже так думаю. Именно это я и сказала ей сегодня утром по телефону. Нам не нужен семейный посредник, Ленни. Ты – наш дальний родственник, поэтому я терпимо отнеслась к твоему сегодняшнему визиту. Но такое больше не должно повторяться. А теперь уходи.
– Но раз ты не веришь в Хэллоуин – тогда объясни: почему я явился сюда в таком наряде?
– Да потому, что ты ненормальный.
* * *
Они снова схватили его, когда он крадучись выходил из Саннисайд-Гарденз через ворота на Скиллман-авеню. Он рванулся, вцепился изо всех сил в цилиндр и вырвался – благодарение Богу за кроссовки “Адидас”! Бросился в бетонный двор жилого комплекса “Кембридж”, куда ему с самого начала и нужно было идти: раствориться в этой вертикальной анонимности, постучаться в дверь к кому-нибудь из бывших одноклассников, которые давно растолстели, обзавелись толстыми женами и толстыми детишками, раствориться в беспорядочной анонимности Куинса, где можно хоть как-то отсидеться, пока эта мафиозная горячка из-за крюгерранда немножко не остынет. Он нажмет сразу на пятнадцать звонков – ладонями обеих рук, – и остается надеяться, что ему отопрет хоть кто-нибудь, кто ждет визита. Он добрался пока только до недействующего бетонного фонтана, где краем глаза заметил брошенный детский бейсбольный мячик вырвиглазного оранжевого цвета, в стиле Чарли Финли, уже весь растрескавшийся. Вот же был человек – с настоящими бунтарскими взглядами! Да, жаль, что в свое время Ленни обивал не те пороги: ему нужно было обращаться не к Ши и Рики, а к Финли. Вода под мостом – но, как знать, может, и прав был Джек Керуак, может, утопическим переустройством мира нужно было заниматься на Западном побережье. Пожалуй, Ленни поедет на Запад. Да-да, езжай-ка ты на Запад, старый хрен, погляди, что там и как. Он подумал: не запульнуть ли мячом в своих преследователей? Но у него ослабло плечо, вряд ли бросок удастся: странно, как будто что-то развинтилось там за время бегства, где-то на пути от вакханалии в Виллидже до Розиной постели. Секс чем-то похож на гимнастику, на отжимания, а он давно уже отвык от такого спорта. Он бросил мяч, а сам бросился в арку подъезда. Первая пуля пробила поля цилиндра.
