Сегодня никаких особенных событий не происходило, идём себе и идём. Правда, около полудня и ещё во время дождя по левому борту на расстоянии метров ста пятидесяти был замечен небольшой кит. С мостика об этом объявили, и все бросились на верхнюю палубу так стремительно, как, думаю, не бежали бы к спасательным шлюпкам… Все выбежали с фотоаппаратами и биноклями, но кит всего пару раз мелькнул спинным плавником, да так коротенько, что не все успели его разглядеть. Да и кит был небольшой. Специалисты по форме плавника определили, что это кит Минке, или малый полосатик. Но спасибо ему, он всех взбудоражил и напомнил о том, что мы идём по водам, в которых можно встретить и гораздо больших обитателей.
Вчера вечером Виктор Боярский, заместитель начальника экспедиции и директор Музея Арктики и Антарктики в Санкт-Петербурге, провёл что-то вроде творческого вечера… А человек он примечательный. Этакий шестидесятилетний рыжебородый мужчина с фигурой и телом тридцатилетнего легкоатлета. По утрам он приглашает членов экспедиции на завтрак, делает по громкой связи объявления, желает приятного аппетита перед обедом, и его слова даже во время шторма и повальной морской болезни не звучали издёвкой, а были словами сочувствия и поддержки. Он готов отвечать и рад любым вопросам, он всегда сохраняет благодушное и бодрое настроение, которым с исключительной щедростью делится со всеми и каждым, при этом проделывает неизвестную лично мне работу, не выказывая ни утомления, ни озабоченности.
Он самый опытный полярник на борту. Да, думаю, и в мире найдётся немного полярников с его послужным списком. Остроумный, сильный и очень опытный в смысле специфических человеческих отношений человек. Он, конечно, знает если не всё, то почти всё о том, как надо вести себя в человеческом коллективе на борту корабля или в далёких суровых пространствах.
Вчера он рассказывал о каких-то эпизодах своей рабочей биографии, о своём первом посещении Антарктики. Это с ним случилось аж в 1974 году. Рассказывал много о людях, с которыми работал. А это всё, конечно, полярники, то есть полярные лётчики, капитаны, учёные, исследователи.
О людях Боярский рассказывал охотнее, чем о своих приключениях. Например, о лыжном переходе через Гренландию (это ни много ни мало две с половиной тысячи километров) он рассказал двумя предложениями. Мол, прошли две с половиной тысячи километров на лыжах, и нечего об этом говорить.
Он бессчётное количество раз бывал на Северном и Южном полюсах и исходил на кораблях и облетел все возможные северные и южные земли и острова. Он знает даже маленькие островки архипелагов поимённо и в профиль. Но говорит о своих путешествиях не то чтобы неохотно, а как человек, который не желает хвастаться. По нему видно, он отчётливо понимает, что прожил такую интересную и насыщенную жизнь, что подробные рассказы о ней будут подобны хвастливым рассказам об отдыхе на роскошных курортах. Он понимает, что прожил и проживает жизнь, недоступную большинству людей, точнее – почти никому. По нему видно, что он сознает, что ему очень повезло в жизни. А везением приличный человек хвастать не станет.
И ещё он читал вчера свои стихи. Как сам сказал, он стихами их не считает, просто в многочисленных морских переходах у него была масса времени. Многие его стихи посвящены конкретным людям. Я не стал бы оценивать это поэтическое творчество как поэзию, но в его рифмованных текстах много наблюдательности, внимания и любви к жизни и к тем людям, кому эти тексты посвящены.
Мы в данный момент идём по относительно спокойному морю, поднимаясь все выше к северной оконечности Новой Земли.
По сегодняшнему плану у нас наконец-то будет остановка и высадка – первое значительное событие нашей экспедиции. К часу ночи мы должны войти и бросить якорь в бухте под названием Русская гавань. Мы идём к брошенной в 1994 году научной станции, которая называется так же, как бухта.
Конечно, мы забросали вопросами учёных, которые работают в здешних широтах. Нас, разумеется, интересует то, что мы увидим. Но конкретного ответа нам никто пока дать не смог, потому что в этой бухте и на этой станции никто из присутствующих на борту не был. Станция брошена почти двадцать лет назад. И с тех пор, если там кто и бывал, то не учёные и не исследователи. В российском научном мире никто не знает, что мы увидим через каких-то шесть часов.
Научная цель высадки в этом месте – посмотреть, что осталось от станции, собрать разнообразный биоматериал, посмотреть на состояние местного ледника, ну и ещё какие-то другие неведомые мне и непонятные, сугубо специфические научные задачи.
Мне же воображение рисует… А что мне рисует воображение? А рисует оно типичные картинки из фильмов про полярников, таёжников и про какие-то другие суровые места, в которых измождённые герои находят давно оставленное прежними исследователями жильё или научную станцию. Я прямо-таки вижу холодное заиндевевшее и при этом пыльное помещение с полками, где стоят какие-то склянки и железные банки, в которых, ко всеобщей радости, сохранились сухие и ещё действующие спички, обнаруживаются чай, соль… Где-то в углу – канистра или жестянка с керосином, зажигается примус, все спасены! В таком домике, на такой станции из какого-то потайного места обязательно извлекается запылённая бутылка виски или бренди. И тогда спасённые и обогретые поминают добрым словом тех, кто когда-то зимовал и жил в забытых стенах этого далёкого и брошенного жилища.
Это мне рисует воображение, уж больно много подобного я видел в кино. А учёные говорят, что, скорее всего, мы увидим печальное зрелище, каковым всегда является осиротевшее жильё и любые руины.
Станция проработала до своего закрытия более пятидесяти лет. Много славных и мужественных людей зимовали и трудились на ней. Теперь там тишина, которую мы очень скоро и совсем ненадолго нарушим…
Кстати, там вполне вероятна встреча с белыми медведями. Поэтому все мы будем разбиты на небольшие группы, и с каждой группой будет опытный человек с ружьём.
Только что тот самый Виктор Боярский по громкой связи пригласил всех на ужин. С удовольствием пойду ужинать, аппетит здесь меня не покидает…
Много времени провёл сегодня на верхней палубе и на ветру, от этого аппетит, что называется, нагулялся. Наблюдал очень симпатичных птиц, это короткоклювые кайры. Птицы небольшие, как мне сказали, около килограмма. Больше всего они похожи на маленьких пингвинов, но только летающих. Крылья у кайры такие же, как у пингвинов, только они больше относительно размеров тела. Кайры летают над водой очень быстро и низко. Крылья, как я уже сказал, у них маленькие, и им приходится беспрестанно ими работать. Парить и планировать, как чайки, они не могут. Кайры, очевидно, ужасно трудолюбивы. Они постоянно стремительно рыщут над самой водой и часто ныряют. Как мне сказали специалисты, под водой они плавают, как пингвины, то есть гребут крыльями, как летят. При этом нырнуть на пятьдесят метров для них – нормальное дело, они могут нырять и глубже ста. Причём делают это, чтобы изловить одну-единственную рыбку, потому что несколько за одно погружение они изловить не могут, не позволяет форма клюва.
Изловив одну рыбку, кайры летят с ней к птенцам, а потом обратно – такая сложная у них жизнь. В этих широтах жизнь у всех непростая.
