— Грубая лесть, дорогая. Так вот: продавцом порадовать тебя пока не могу, а вот про сам «Поцелуйчик» я кое-что разузнал на досуге. Эта штуковина, Таня-джан, и вправду стоит целое состояние. Последний владелец брошки, один из графов Галицких, богатый петербургский магнат и коллекционер, приобрел ее в подарок дочери. Сорок семь великолепных брильянтов в платиновой оправе, самый большой — четырнадцать карат… Ты там не уснула, старушка?
— Нет. Просто пытаюсь представить себе сорок семь брильянтов в платиновой оправе.
— А, ну-ну. После революции следы сокровища потерялись. Известно, что среди драгоценностей, конфискованных у Галицких, «Поцелуя розы» не было. Во всех каталогах брошка значится бесследно утраченной. Но сдается мне, Таня-джан, что у тебя есть шанс увидеть бесценную пару влюбленных розочек не умозрительно, а воочию. Что, если все эти десятилетия она тихонько лежала себе в шкатулке Варвары Петровны Прониной, которая имеет какое-то отношение к тем Галицким? Твоему Рубиньшу ведь известна фамилия бабусиных предков…
— …И что, если именно этот «Поцелуйчик» стал причиной «сердечного приступа» старушки, хочешь ты сказать? Во голова: прямо мои мысли читает!
— Приходится, приходится… Ладно, старушка, это была тебе информация к размышлению. Будет конкретика — звякну. А у тебя что там с этими Гаджиевыми-Джафаровыми?
Я рассказала Гарику о разборке «подельников» в Комсомольском поселке.
— У Риммы Гаджиевой, как ты знаешь, алиби: она в ту субботу была на базе отдыха со своим коллективом, вернулась только за полночь. Джафаров хоть по бабам и спец, но старушку на тот свет отправил не он: с восьми вечера находился на работе, ты сам мне это сказал. А вот как насчет Ирины? Честно сказать, я не стала бы давать руку на отсечение, что это невозможно.
— Почему — возможно, конечно… Такой подонок, как Джафаров, сможет уговорить кого угодно. Но маловероятно, коллега! Думаю, тебе следует иметь в запасе более солидную версию. Впрочем, Гаджиеву-младшую оставляю тебе. Не хочу вводить себя во искушение! Чао.
Я отбросила трубку. Сна больше не было, конечно. Но не было и охотничьего азарта, когда я иду по следу как ищейка, в любую минуту готовая к отчаянному броску. Еще не прошло легкое ошеломление, вызванное потрясающей новостью Папазяна, и отчего-то примешалась к нему досада. «Более солидную версию»… Ишь, какой умник нашелся! Ему и невдомек, что я имею эту версию не потому, что она мне так уж нравится, а потому, что другой у меня просто нет…
* * *
Часа через два я бежала с пакетом из хлебного магазина: дела, как и любовь, приходят и уходят, а кушать хочется всегда. Перспективы на остаток дня рисовались смутно.
У оживленного перекрестка прибавила шагу, чтобы успеть на мигание желтого круглого глаза на другой стороне перехода. Я была примерно на середине проезжей части, когда машины резво взяли с места: наша улица с односторонним движением. Боковым зрением поймав особо опасную серо-голубую иномарку, я совершила прыжок до спасительного тротуара и… чуть не сбила с ног высокую девчонку в сером козьем полушубке, которая совершенно неожиданно вырвалась из группы пешеходов, ожидавших у бордюра.
— Куда, дуреха ненормальная?!
Но она, казалось, не слышала ни шелеста шин, ни визга тормозов, не видела смерти в серо-голубом саване, неумолимо летевшей на нее…
И на меня тоже!!! Я резко развернулась ей навстречу. Да, Таня дорогая, похоже, тебе кранты… Скорее инстинктивно, чем осознанно схватив левой рукой пушистый воротник, мелькнувший мимо, я что есть силы дернула его назад… Резкий звук автомобильных клаксонов слился с пронзительным визгом моей «подзащитной» и криками людей на тротуаре…
Опомнилась я только там, за бордюром, среди моих двуногих братьев-пешеходов. Вокруг бурно радовались нашему чудесному избавлению и проклинали «чертовых водил», которым переехать человека — раз плюнуть. При этом тот неоспоримый факт, что обе мы оказались на проезжей части после появления красного сигнала, никто не брал в расчет, и это меня особенно растрогало. Один только пожилой дяденька в сдвинутой на затылок шапке из нутрии, который, собственно говоря, и принял на себя главный удар двух женских тел, укоризненно покачал головой:
— Ай-ай-ай, девчата! Никак, вам жить надоело?.. А ты, дочка, если б не эта девушка — уже на том свете была бы! Эх, молодежь, молодежь…
Когда негустая толпа сочувствующих наконец рассосалась, я все еще правой рукой прижимала к груди пакет с хлебом, а левой — стискивала воротник чужой шубки. Девчонка судорожно всхлипывала и утирала нос серым рукавом. Непокрытые волосы в мелких спиральках «химии» упали ей на лицо, сквозь искусственную рыжину проглядывала на макушке естественная чернота. Я выпустила ее воротник и приперла к дереву, намереваясь сделать то, что не удалось водителю «Ауди».
— Ну, я тебе сейчас… Да перестань ты реветь!
Я силой оторвала ее руку от лица, приподняла его за подбородок — и едва не выронила свой пакет:
— Ты?..
Ирка Гаджиева перестала хлюпать носом и всмотрелась в меня зареванными темно-карими, как у матери, глазами.
— А, это вы… «При пожаре звоните ноль-один». Только я с удовольствием сама подпалила бы этот проклятый дом, вот было бы классно! — Она усмехнулась затравленно, но в расширенных зрачках полыхнула настоящая ненависть. — Пустите, я пойду.
— И куда же ты такая пойдешь?
— Все равно… Вам-то что?
— А вот что, Ирина Гаджиева: пойдем-ка со мной! — Я схватила ее за руку и решительно потянула за собой.
— Откуда вы знаете, как меня зовут? Куда вы меня тащите? Отпустите!
— И не подумаю, а будешь брыкаться — пристукну. Какая тебе разница — куда, если ты только что сказала «все равно»? Не бойся: хуже, чем есть, тебе уже не будет.
Должно быть, этот довод подействовал: Ирка смирилась и покорно тащилась за мной. Минут через пять я втолкнула ее в свою квартиру и заперла дверь.
— Раздевайся.
Она все так же молча и равнодушно повесила шубку на вешалку и расшнуровала ботинки.
— Теперь иди умойся. — Я направила ее в ванную. — А потом поговорим.
Ирина исполнила и это и вскоре появилась у меня на кухне, покорная судьбе. Глаза и нос у нее по-прежнему были красные, но чувствовалось, что истерика миновала.
— Садись, сейчас будем обедать. Хотя вообще-то я еще не завтракала… Есть хочешь?
— Н-нет. Не знаю…
— Как это — не знаешь? Ты сегодня ела?
— Нет, — прошелестело после паузы.
— Ясно, эту тему закрываем. Через десять минут будет яичница.
Я стала метать на стол все, что нашлось в холодильнике: сыр, ветчину, масло, маринованные грибочки, зеленый лук, пакет апельсинового сока… При появлении последнего потухший взгляд гостьи, которая равнодушно следила за моими манипуляциями, немного оживился. Я молча налила оранжевый напиток в стакан и поставила перед ней.
