Дед подумал, что власти ведут себя непоследовательно: в октябре сумели разделить участников митингов на Триумфальной на соглашателей (Старуха и её окружение) и «непримиримых», к ним Дед относил своих сторонников и себя. Немцов вышел 31 октября вместе со Старухой в загон, на «разрешённый» митинг. Тогда его не забрали, митинг-то разрешённый, не забрали, несмотря на то, что он говорил со сцены загона возмутительные вещи в адрес премьер-министра и президента страны. А вот в ночь на Новый год его забрали, может быть, карая задним числом за те оскорбительные для высших должностных лиц государства речи, произнесённые им 31 октября. Желание отомстить наглецу (Немцов ещё ведь был к тому же «свой», из их корпорации, бывший губернатор и вице-премьер) пересилило расчётливость, власть пошла на то, что разбила посуду. Сумели разделить участников процесса на умеренных и непримиримых, и вдруг сажают умеренных. И тем самым этих умеренных превратят в радикалов, если так дело пойдёт…
«А ещё, – подумал Дед, – они хотят запугать Немцова этим арестом. Он, успешный всегда, молодой ещё буржуазный политик, он никогда в жизни ещё не был за решёткой. Вдруг испугается».
С хрустом выворачивая замок, появился толстый лейтенант в шапке.
– Звонить кто-нибудь будет?
– Я! – Кирилл говорил Деду, что должен позвонить родителям.
Андрей Брут/Закстельский также выразил желание позвонить сестре, которая его сюда и упрятала уже пятый раз подряд.
– Немцову дали пятнадцать суток, а Яшину – пять, – сообщил толстый лейтенант негромко, – к ночи сюда привезут.
Сообщая им эту военную тайну, лейтенант выглядел очень довольным собой. Дед не сказал ему, что уже знает решение суда.
– Посадите Немцова к нам в хату, лейтенант, – попросил хулиган Сергей. – Я потом всю жизнь буду рассказывать, как с премьер-министром сутки отбывал.
– Хэ-хэ, – только и произнёс лейтенант и увёл Кирилла и Брута/Закстельского звонить по телефону.
Вернувшись, они уселись ужинать. Брут/Закстельский извлёк из сумки, принесённой из кухни, две пластиковые бутылки с чифиром. От кипятка бутыли сжались и стали причудливо деформированными. Из второй сумки Брут/Закстельский, улыбаясь в пегие усы, извлёк невероятные вещи: салат оливье в контейнерах и пластиковую банку с красной икрой. В тюрьме – икра!
– Тётка со второго этажа дала. Они в Новый год дежурили, всё не съели. Возьми, говорят, Андрей, а то протухнет!
– У нас не протухнет, – заверил Кирилл.
– А что за тётка? Нас не отравят? – выразил опасение Дед.
– Да там в коридоре сидит, кабинет у неё близко к кухне. Тучная такая. Бухгалтер, может быть.
– В Андрея влюбилась, – отметил хулиган Сергей.
Дед подумал, что возникла обычная бытовая ситуация. Продукты начали портиться, оливье и икра – скоропортящиеся, чего не отдать зэкам. И Дед решил съесть икры. Но сказал:
– Кто из вас первый на икру. А я посмотрю. Если конвульсий не будет, и я съем.
Все заулыбались, кроме Кирилла. Он-то знал, что Дед не шутит. А Дед помнил, как они отравили Лечи Исмаилова, чеченского бригадного генерала, отравленными бутербродами перед этапом. Следователи его поужинали. На этапе Исмаилов и скончался. Тут тебе не шутки, в тюрьме, пусть это и маленькая тюрьма. Исмаилов получил восемь лет всего-то. Дед никогда не брал ту тарелку, которую ему протягивали, всегда старался взять другую. Одно время его служба безопасности носилась с идеей, чтобы покупать ему еду ежедневно в разных магазинах. Отказались от такой идеи только по причине её трудоёмкости.
Всё очень серьёзно. Идёт война. Дед живёт неудобно и погано. Вроде и на свободе, а хуже, чем в тюрьме. Дед не планировал так жить. Но власть восприняла его самого, его идеи и его политическую организацию как крайне опасные. Его назначили врагом государства и, видимо, врагом номер один. От «перебежчиков» из ФСБ Дед знал, что его партией и им самим занимается тот же отдел ФСБ, что и чеченскими боевиками. Позднее арестованного в 2001-м Деда и его группу вели те же следователи, что занимались чеченцами. И сидели Дед и его группа в тюрьме для государственных преступников вместе с чеченцами. Ни один из тех чеченцев, включая генерала Радуева, не прожил долго. Получив сроки, они уехали в лагеря, и там их убили. Всех. Так что Дед относился к окружающему миру серьёзно и подозрительно. Потому что имел право. Имел основания. Убитых среди его сторонников насчитывалось десять человек.
3
Поужинав второй раз и опустошив обе бутыли чифира (по правде говоря, это был скорее «купец», очень крепкий чай, но ещё не чифир), сокамерники пошли курить к комплексу дальняк – раковина. Они энергично развернули одну из коек, поставив её вдоль перегородки, отделяющей дальняк от камеры, лицом к окну и ледяной батарее. Поставили перед койкой «дубок» (тюремная тумбочка) и расселись кто как, кто на кровати, кто у стены, на корточках. Кирилл стал им рассказывать, как в тюрьме был дорожником. Простые хулиганы и дебоширы слушали с уважением.
Дед же взял книжку «Повседневная жизнь Древнего Египта» и стал её перелистывать, время от времени прислушиваясь к разговору курящих. Книжка оказалась переводом книги ветхозаветного немца из 19 века, была потому полна небылиц, впоследствии опровергнутых наукой, однако время от времени, как золотинку в песке, Дед замечал в немецкой старине резкие детали. Деда поразило то, что немец ни разу не упомянул народ «иври» – предков современных евреев, а ведь они должны были оставить в Египте следы…
– Мама умерла и оставила трёхкомнатную квартиру мне и сестре. Ещё там прописана моя дочь…. бу-бу-бу… Ей 14 лет, она живёт с моей бывшей женой в Алтайском крае… бу-бу-бу. Я её одиннадцать лет не видел. Вот в этой квартире вся и проблема…
Андрей Брут/Закстельский повествовал свою если не всю жизнь, то обширный эпизод этой жизни товарищам по камере. Реплики, издаваемые понурым с нездоровым красным лицом мужчиной, и доселе изобличали его как истерика, как человека подавленного, а сейчас он живописал словами более широкое полотно.
– «Москвичей испортила жилплощадь», – помните, у Булгакова… бу-бу-бу…. Вот и мою сестру…
Брут/Закстельский более образован, чем средний обитатель спецприёмника, констатировал Дед, отвлёкшись от древнеегипетской реальности.
– К ней ходит участковый, и она к нему ходит. Спелись.
– Она, видимо, пообещала отблагодарить его, если он тебя посадит. Тогда она тебя выпишет.
Реплика принадлежала Сергею, молодому хулигану. Сергей также был «дублёром», повторением друга его покойного охранника Кости Локоткова, Костяна, они вместе служили в Германии. Как же звали друга: Вешняков? Вишняков? Сквозь прутья кровати Дед поразглядывал Сергея пристальнее. Красивый, скорее, парень. Такой напористый наглец, видимо, на свободе, здесь он стесняется «политических».
Дверь открыли. Толстый улыбчивый лейтенант, показавшись в двери, отодвинулся, и за ним оказался «политик Илья Яшин», как всегда называли этого юношу, все его 27 лет от роду, стоял в коридоре спецприёмника.
