– Сдайте в кухню! – потребовал он. – Не положено!
Тор пожал плечами и подчинился. Сдал свои нарезки Kitchen boys. Сел напротив Деда.
– Голодовку начнёте? – осведомился Дед приветливо. – А зачем? Вам же завтра четыре дня останется отсидеть. Неубедительно будете выглядеть с голодовкой.
– Меня товарищи попросили. Это поможет привлечь внимание к Манежке. Десятого выхожу, а 11-го пойдем на Манежку. По вашему примеру, хм, решили выходить каждое 11-е число месяца…
– Да, – сказал Дед. – Это хорошо. Но общественность всё равно будет думать, что голодовкой вы протестуете против вашего административного ареста в десять суток. С Манежной не свяжут. Если хотите мое мнение: голодовка – это крайняя мера, её следует объявлять по серьёзному поводу. Вон как Бобби Сэнд из Ирландской Республиканской Армии, держал до смерти.
– Но вот Удальцов, смотрите …ард…инович, сколько раз голодовки объявлял.
– Не от особого ума объявлял, – Дед покосился на Косякина, слышал ли тот нелицеприятное его мнение о партийном товарище Константина, Удальцове.
Косякин слышал, но сделал вид, что нет…
Дед подумал, что Тор, то есть бизнесмен Владлен Кралин, возглавляющий фирму по продаже информатики, впрочем, Дед не очень знал, что это за фирма, что-то близкое к информатике, националист, кивает на левого, «краснопузого» Удальцова, подражает ему. «О времена, о нравы!» – подумал Дед.
Такое стечение оппозиционеров различных идеологических взглядов: либералы, националист, левый Косякин и два нацбола, Дед и Кирилл, в одной столовой спецприёмника ГУВД Москвы объяснялось тем, что Дед приучил их всех ходить на его площадь. А слабая заселённость спецприёмника объяснялась новогодними праздниками.
31-го вечером суды ушли на десятидневные каникулы. Тем, кого загребли руки правосудия в самые последние дни декабря и в первые дни января, милиция выписывала повестки на 11 января и отпускала. Вот тут-то, 11 января, их навалит толпа. Сейчас же, на пятое января, камеры были не то что полупусты, а в каждой всего по несколько человек.
Обычный порядок обеда в спецприёмнике был вот какой. Туда загоняли обитателей пары камер, а это человек этак тридцать. Больше столовая сидячих мест не имела. По окончании приёма пищи их уводили. Подымали обитателей следующих камер.
В новогодний же пробел в деятельности судов в спецприёмнике в каждой камере сидело раз, два и обчёлся арестантов. Милиционерам было влом соблюдать обычные правила: по две камеры загонять.
Им хотелось быстрее прогнать обед, закрыть всех к чёрту в камерах и, может быть, пойти подремать в свою спалку, где Дед встречался с Тарасовым.
Поэтому они и загнали всех сразу, устроив невзначай съезд объединённой оппозиции.
Пришёл Немцов.
– Только Удальцова не хватает, – воскликнул либеральный Декольтэ ещё в дверях. – А так все!
Лицо Бориса Ефимовича светилось. Было видно, что ему собрание «всех» нравилось.
На самом деле ему нравилась его новая популярность. Забытый уже обществом Немцов, арестованный, вдруг взлетел во всех рейтингах. Это же Россия, страна, в которой вице-премьер-министры обычно за решётку не попадают. Дед представил, как, захлёбываясь от восторга, передают сейчас западные агентства, что «арестован» Борис Немцов. Ex-minister is arrested in Russia, – такие заголовки в газетах Европы и Америки. У Немцова, вопреки правилам, не отобрали телефон, он знает о своём триумфе и ликует.
Свеже-загорелое, вечно красноватое, как сырое мясо, лицо, большое лицо Немцова светилось изнутри. «Бликовало», на жаргоне телевизионщиков. Выделяло собственный жир, body oil, как бывает olive oil.
Яшин подвинулся, и Немцов, переступив лавку, сел. Попросил чаю. Андрей Брут/Закстельский собственноручно поднёс дорогому гостю кружку, ручка которой была заботливо обмотана куском полотенца. Дед покачал головой на такую сервильность. И это Брут/Закстельский, двадцать четыре часа в сутки брюзжащий на власти всех уровней, от участкового милиционера и выше! «Чинопочитание на Руси» кто бы написал, а? Получилась бы захватывающая драматическая книга.
– Что-нибудь передать от вас на волю? – спросил вежливый Яшин. Дед всмотрелся: юный старичок, тридцати нет, а уже подсохли черты и головка набок, как у рахита.
– Благодарю, у нас свои каналы связи.
– Может быть, что-нибудь нужно, чтоб передали?
– У меня простые запросы. Всё есть.
Яшин устранился. Дед взялся за Немцова.
– Говорят, Борис, вам телефон оставили. И дочь с женой к вам пустили. По два часа гуляете. Вы у них привилегированный заключённый, – съехидничал Дед.
– Вы тоже.
– У меня телефон забрали.
На самом деле больше у Деда не было аргументов, если честно. Гулять он за час управлялся нормально, надышивался вдоволь. Дед был против свиданий с близкими, в принципе, даже в большой тюрьме, а в этой-то зачем, сидеть-то всего ничего… Но ему хотелось задрать этого жирного Бориса. Дед имел отличный нюх на мерзавцев, и он верил в то, что Борис Ефимович Бендер, уроженец Сочи и бывший губернатор Нижнего и бывший вице-премьер России, именно из этой категории. Он уже совершил ведь первую подлость, точнее вторую, если считать с 31 октября. Немцов пошёл со Старухой на её милицейско-правозащитный митинг.
– Я вас не спросил, когда же вас забрали, 31-го?
– Я же вам объяснил …ард…инович, – вмешался Яшин. – Борис уже уходил с дочерью. Мы были вместе, якобы ругал матом Владимира Владимировича, переходя Тверскую в районе Триумфальной…
Дед поморщился и выключил себя из разговора. Если бы не условности, Дед бы прямым текстом сказал что-то приблизительно следующее:
– Вы, Борис, скотина! Я бы предпочёл быть союзником с экзотическим и вечно кипятящимся Каспаровым. Правда, выяснилось, что он трус. И с Касьяновым. Они были более надёжны, какие-то остатки порядочности сохранили. Вы же, пройдя через ельцинскую школу, просто вышли оттуда бессовестным и беспринципным. Вы глупы, но коварны, я с вами ещё натерплюсь, Борис! Жаль, что мне не удалось сформировать триумвират Каспаров – Касьянов – Лимонов. В 2008-м, когда я эту меру предлагал, у оппозиции не было никаких других лидеров. Если бы тогда объявили триумвират, персонифицировали оппозицию этими тремя именами, так бы далее всё и пошло. Три лидера.
А теперь я вынужден иметь дало с такими проходимцами, как вы, Борис. В большой клубок к тому же вы спутались уже 31 октября со Старухой Алексеевой и другими персонажами предательства. Вас сплотило предательство в одну кучку. Вечно подающий надежды балабол Володя Рыжков, старый жулик Лёва Пономарев, кто там ещё вихлялся на милицейско-правозащитном митинге? А там ещё прибились новые оппозиционеры: прыщ Роман Доброхотов, «Женя» Чирикова…
– Чёрт знает с кем приходится иметь дело, – подумал Дед, с тоской глядя на Бориса Ефимовича и Яшина. Чем, например, заслужил титул «политика» Илья Яшин? Забрызгал красной краской памятную доску в честь Андропова на здании ФСБ. А ещё, скопировав нацбольскую акцию, повисел на именном мосту с Марией Гайдар и транспарантом. Да, большущий политический капитал.
