Ввалившись в библиотеку, я подставила ему ногу и слегка толкнула. Он рухнул, грохоча об пол локтями и коленями. Приподнявшись на дрожащих руках, пробормотал жалостным голосом:
— Вы меня бьете?
Я заперла на ключ дверь и села на корточки перед его лицом, широко разведя колени.
— Ты ошибаешься, дружок, это моя первая ласка.
Мне нужно было устроить ему шок, сломать его сопротивление с самого начала.
— Ты хочешь меня, Станислав? Ты меня хочешь! Перед тобой не мясо ваших потаскух, а настоящая, живая плоть.
Он завороженно смотрел на черное кружево моего белья, которого на мне было совсем немного, и наконец вот оно — ноздри его дрогнули, и в глазах живой искрой мелькнула осмысленность. Небезнадежен!
Он потянулся ко мне, а я, опустившись на разведенные в стороны колени, по-кошачьи выгнувшись, чуть-чуть коснулась его лица животом и тут же, отпрянув, вполсилы ударила по щеке. Получилось звонко и подействовало хорошо. Он завозился, засучил ногами, с трудом поднялся и тут же плюхнулся на тахту, уронил голову на голую грудь.
— Вы меня бьете! — пьяно замотал ею.
Мне была противна его нагота: тощие руки, мягкая грудь, без намека на мужские формы расплывшиеся по краю тахты ляжки и большие, отвисшие яйца.
Ласки мои он запомнит надолго, потому что ласкать его будет Ведьма, и ласкать его Ведьма будет не ради чувственного удовольствия!
Я медленно, фиксируя вниманием каждое свое движение, двинулась к нему. Он еще не боится меня, подается навстречу, тянет руки. Сейчас, милый, начнутся кошмары.
Встав вплотную, подняла ногу и обняла ею его торс. Низом живота медленно надавила на грудь. Он засопел и послушно опрокинулся навзничь. Уселась на него всем весом. Ему уже трудно дышать. Положив ладони на его лицо, я мягко улеглась на них грудью. Удушье. Постучал об пол ногами, слабо побил меня свободной рукой по спине и начал обмякать. Я поднялась, выдернула из-под него ногу. Полутруп. Смятый на сторону рот дышит все-таки! Коротко, но дышит. Глаза закатились. Будем считать прелюдию сыгранной. Хорошо бы этим и ограничиться.
Чеканный металлический стаканчик со скрепками. Я высыпала их на пол и плеснула в него спиртного. Пригубила — крепкое!
Он уже сел и с ужасом смотрел на меня.
— Что вы делаете? — промямлил так, будто имел полный рот хлебного мякиша.
— Стараюсь тебя полюбить.
— Не надо! — он отстранил стаканчик, но я настаивала.
— Это приведет тебя в чувство.
Он внял, взял и вылил содержимое в рот.
— Так не любят! — возразил он, скривившись.
— Я же говорю, что стараюсь, — пояснила я терпеливо и мягко, почти по-матерински, — когда полюблю, вести себя буду иначе.
Чтобы спиртное пошло «в жилу», а не ударило в его слабую голову, нужна была боль, и я неожиданно и резко надавила большими пальцами на точки за его ключицами. Он охнул и скорчился, сжав руками плечи. Коротким, но сильным тычком нашла косточку над солнечным сплетением, и он зашелся в беззвучном крике. Отругала себя — можно было ограничиться одними ключицами.
— Уйди, не мучай меня! — попросил он так, что теперь оплеуху я готова была закатить самой себе.
— Ладно, уйду, — согласилась я, — если ты поделишься со мной всеми своими неприятностями.
— А если нет?
Я опять нашла ту же косточку и, наблюдая разинутый рот и скребущие живот пальцы, впервые пожалела его по-настоящему. Но размякать у меня прав не было, и пришлось утешиться стандартным в таких случаях положением: мол, все, что я делаю, это и к его благу тоже. Станислав осознал-таки серьезность моих намерений и покорился.
— Мне нужны были деньги! — почти выкрикнул он и неожиданно разрыдался мокро и бурно. Наконец-то!
Очень надеясь на окончание спектакля, я отошла к столу и глотнула прямо из горлышка, поздравляя себя с «тронувшимся льдом». Крепкая, зараза! Ощутив слезы на глазах, продемонстрировала их ему, все еще всхлипывающему.
— Говори, говори, родной мой!
— Мне нужны были большие деньги. Я мог открыть свое дело, очень прибыльное. Маман не хотела и слышать о нем. У нее на уме один ресторан.
А Стасик-то трезвеет!
— Тогда пришлось попросить их у одного знакомого. Он все устроил, но потребовался залог, и я решил использовать в этом качестве часть коллекции отца. Старинное оружие. Голландия, позапрошлый век. Маман об этом нельзя знать!
Он опять захлюпал и вторую порцию из чеканного стаканчика опрокинул без уговоров.
— Такую ссуду частному лицу в банке получить трудно, и пришлось договариваться с людьми, имеющими черный нал.
— То есть с мафией? — перебила я его.
— Можно сказать и так, — согласился он.
— Договаривался знакомый?
— Да. И через этих же людей он организовал фиктивное ограбление, пока мы с маман были в Греции. Но тут все пошло вкривь и вкось. Экспонаты унесли, сейф взломали и еще деньги требуют, а не то грозятся предать все огласке, выставить меня, меня, — Станислав шлепнул себя кулаком в грудь, — организатором ограбления собственного дома!
— Помощник твой — Иван Антонович Страдаев?
Я взялась за свою одежду.
— Да.
Он смотрел на меня с безграничным удивлением.
— Откуда вы знаете?
— Хороший человек?
— Очень!
— Это ему ты звонил после каждой нашей встречи?
— Ему. Он должен быть в курсе всего. Если б не он, меня, возможно, и в живых уже не было, вон как с Ковриным обошлись!
— За экспонаты ты хотел получить пятьдесят тысяч?
— Долларов, — согласился Стасик, — и столько же требуют с нас.
— Ужасно! — посочувствовала я, застегивая на себе все, что необходимо.
— Где живет Страдаев? Его телефон, быстро!
— Не знаю, где он живет.
— Стас!
— Правда, не знаю! Возле набережной, что ли. А номеров много. Он звонит с утра и сообщает номер, по которому его можно найти в этот день. Обычно звонишь и просишь, чтоб ему передали, а он потом перезванивает.
Я подошла к Станиславу, за подбородок подняла его голову, глядя в глаза, спросила:
— Почему ты сделал все это втайне от матери?
Станислав попытался освободиться, и я его отпустила.
— Потому что это чудовищно! Я-то думал вернуть экспонаты со временем, отдав деньги. Ведь они должны были послужить только залогом. А получилось…
Он махнул рукой.
— Стас, ты веришь Страдаеву?
Он уставился на меня взглядом таким же бесхитростно-обнаженным, как он сам. Теленок!
