И все же что-то, непонятной природы передающийся по воздуху импульс, не регистрируемый приборами заряд врезался и проскочил между ней и мной. Правда, к сожалению, только в одну, в мою сторону… Так как девушка, похоже, даже и не заметила меня за спиной улыбающегося Лехи.
– Танька, – обнял он ее, предварительно вытянув из карманов куртки бутылки, зажимая их в кулаках, по одной в каждом, как гранаты, готовые к боевому метанию. – А я к тебе друзей привел. Тосик, Ромик, Юля. У Тосика тортик.
Они из моей другой, тоже очень важной, «связной» жизни. Мы чего к тебе все вместе завалились? Потому что давно уже пора объединить мир биологический и мир технический, – продолжал болтать он, пробираясь внутрь манящей музыкой и возбужденными голосами квартиры.
Мы, которые из другой жизни, тоже скромненько втиснулись в завешанный, заваленный шубами, пальто коридор, неловко потоптались в нем, натыкаясь друг на друга, стягивая промерзшую верхнюю одежду, сбивая из нее еще одну бесформенную кучу.
В гостиной, как и ожидалось, полумрак был разбавлен приглушенной музыкой – что-то французское, плавное, три-четыре пары прильнули друг к другу, казалось, что каждый из танцующих поддерживает своего партнера, что иначе тот осядет, бессильно сползет на гладкий, в елочку, паркет. Еще семь-восемь фигур, также размытые темнотой, сбившись в кучки, пытались перекрыть музыку – несдержанный смех, громкие, хмельные голоса.
Конечно, первым делом Леха потащил нас к столу – несколько бутылок вина, белого, красного, в основном грузинского, бутылка армянского коньяку; торшер, стоящий прямо здесь же, у стола, осветил три небольшие звездочки на желтой этикетке.
– Танька, иди к нам, – позвал хозяйку Леха. – Давай, выпей с нами.
Она и так стояла шагах в трех-четырех, которые ей все же пришлось проделать. Нет, она не шла, даже не несла, как говорят, себя, а скорее выставляла напоказ. Слишком ровная спина, изящный прогиб внизу, попка казалось нарочито, слишком демонстративно отставлена в сторону. Шаг легкий, чуть подпрыгивающий, вернее, не подпрыгивающий, а порхающий, ступни забавно развернуты наружу, как у балерины. В общем, теперь, разглядев в движении, я бы описал ее двумя словами – легкость и изящество. И снова меня шарахнуло, не знаю даже отчего, просто пронзило мелким электрическим зарядом, сердце взметнулось пару раз, вдарило со всего размаху по смягчающей стенке и тут же притихло – такой вот кардиологический всплеск.
– Ну чего, Танюш, тебе вина? – угадал Леха, примериваясь к вразнобой расставленным на столе бутылкам. – И Юльке вина, правильно, Юль? – Та кивнула, засмеялась, словно зазвенела колокольчиком, притерлась плечиком к Ромику. – Ромик не будет, это я заранее знаю, он у нас автомобилист и закон блюдет, не нарушает. Но он, Тань, как золотой прииск, давно застолблен Юлькой и, к несчастью, абсолютно ей верен. Так что ты на него не заглядывайся, бесполезно. К тому же у него и без вина удовольствий в жизни хватает, вон, Юлька да автомобиль, – продолжал молоть языком Леха, разливая вино по рюмкам. – А вот мы с Тосиком по коньячку вдарим для начала, тут в любом случае мало осталось. – Он поднял бутылку к торшерному свету, вгляделся в темное, едва пропускающее свет стекло. – Так что мы ее сначала добьем, а потом на водку переключимся. Правильно, Тосс? – Я промолчал, это была Лехина ария, вот пусть он ее и исполняет. – Танюш, кстати, Тосс у нас литератор и поэт. Не просто подающий надежды, а можно сказать, уже подавший. А ты думала, я к тебе простых людей приведу? Нет, Тань, люди со мной особенные. Ну чего, поехали…
Не знаю, как у Лехи, а во мне коньяк разлился весьма чудотворно, словно оживил все внутри.
– Но и Таня у нас девушка с достоинствами, – поднял Леха наставительно указательный палец. – Мастер спорта по гимнастике, это тебе не хухры-мухры. Не просто девушка, а девушка высшей пробы.
– Правда, вы мастер спорта? – задал я глупейший вопрос.
– Ну да, – она пожала плечами, то, на котором лежала коса, по-прежнему было чуть выставлено вперед. – Но это давно было. Я уже и позабыла все.
– Какая гимнастика, художественная или спортивная? – спросил я снова.
– Художественная.
Вот теперь все сразу стало ясно, и походка, и прогиб в спине, и выворотность ступней.
– А почему вы ее бросили? – задал я еще один идиотский вопрос.
– Да не я ее, а она меня бросила. – Таня снова повела плечиком, светлая коса, казалось, зашевелилась на черном фоне сама по себе. – Я переросток.
– Как это?
– Да выросла слишком. Сначала казалось, что не вырасту, а потом в пятнадцать лет десять сантиметров добавила. Обычно девочки в пятнадцать уже не растут. А я выросла. – Она поднесла рюмку к губам, сделала медленный глоток, отняла руку, теперь губы чуть блестели от влаги.
– Слушайте, это невероятно, – я и не пытался скрыть восторг. – Я много раз смотрел соревнования, по телевизору, конечно. То, что вы вытворяете, это выше человеческих возможностей. Полная фантастика, по мне, так это не спорт, а чистейшее искусство. Сродни балету, даже выше балета. Вы, наверное, легко сможете повторить все их па, а вот они ваши – не смогут.
– Ну нет, у них свое. – Коса на плече снова двинулась вперед-назад и застыла.
– Ты вообще ничего в этом не сечешь. – Леха положил руку на мое плечо, притянул. – А вот мне посчастливилось, Танюша нам всем однажды устроила выступление, небольшое, правда, минуты на две, на три. Ты, старик, даже не представляешь… Вообще ничего не представляешь… Ни про жизнь, ни вообще…
– Да ладно тебе, Леш, – одернула его Таня. – Чего я там вам показывала? Так, придуривалась. Они ко мне пристали все, ну я немного показала, самое простое, что девчонки в школе разучивают. Я даже не размятая была.
– Значит, ты не все нам показала?! – Даже в скудном торшерном свете было заметно, как Леха приподнял брови, сделал нарочито изумленное лицо.
– Да ладно тебе, Леш, – повторила хозяйка. Я взглянул на нее, мне показалось, что она покраснела.
– Ладно, так ладно… Давайте, лучше выпьем, – потянулся он к бутылкам. – Где твоя рюмка?
– Я пропущу пока. Выдержу паузу, – остановил я Леху.
– Ты чего это? – удивился он.
– Я лучше с Таней потанцую, если, конечно, она не против. – Тут я заглянул ей в глаза. Что сказать, глаза как глаза, спокойные, доброжелательные, но никакого поощрения, не говоря уже о чувстве, я в них не нашел.
– Ну вот, как узнают, что она гимнастка, все сразу хотят с ней танцевать. И тут же перестают пить, – покачал головой Леха.
– Это чтобы координация не нарушилась, – пояснил я. – Так что, пойдемте… – Я повернулся к Тане. Мне показалось, что она мнется, что она не уверена. – Вы же хозяйка, а хозяйка должна занимать гостей. Если не всех, то хотя бы одного, – привел я веский аргумент.
Аргумент подействовал, середина комнаты уже была занята танцующими парами, мы отошли к стене, что было весьма кстати – во всяком случае, не на виду. Я, как и полагается, обнял ее за талию, чуть притянул к себе, не сильно, не вдавливая в себя. Ее узкие ладошки с длинными бледными пальчиками легли мне на плечи так осторожно, что я не почувствовал ни тяжести, ни давления, словно они были бестелесны, невесомы. Джо Дассен вел один из своих нехитрых, трогающих за душу мотивчиков, музыка оплетала наши сведенные в один такт тела, руки мои сами по себе, только потому, что по-другому было нельзя, сошлись в кольцо у Тани на спине, у того самого прогиба, что с первой минуты не давал мне покоя.
