Книга Давай займемся любовью, страница 76. Автор книги Анатолий Тосс

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Давай займемся любовью»

Cтраница 76

Он опрокинул в себя, крякнул довольно, начал разворачивать обертку конфеты.

– Только сейчас голова стала отходить. А то промучился весь день. Запомни, Толь, излишества вредны, поверь моему опыту. – Он снова добродушно засмеялся своей шутке, хотя совсем добродушно у него все же не получилось. – А стихи ты, кстати, не пишешь?

– Нет, стихи не пишу, – покачал я головой, уверенный, что сейчас мне просто необходимо соврать. Почему необходимо, я не знал, просто предчувствие было нехорошее, я вообще сейчас доверял лишь интуиции. Она одна меня вела.

– А чего так? – снова проявил любопытство комиссар. Хотя, может, он и не был настоящим комиссаром.

– Для стихов специальная чувствительность нужна, эмоциональность, порывистость. Знаете, эмоции, страдания, парение в облаках… – Я развел руками. – А я человек не очень эмоциональный, скорее рациональный, прагматичный. Проза, она как раз расчета и логики требует. Ну, и фантазии еще. Это совсем иное искусство.

– Ну да, ну да, – закивал Аксенов. – Но все-таки ты в стихах разбираешься небось. Тут к нам бумажка попала, стишок такой как бы. Ты взгляни, может, посоветуешь чего.

Он порылся в папке, достал немного помятый лист бумаги, передал мне. Я взглянул, и у меня поплыли перед глазами, закачались крупно напечатанные на пишущей машинке буквы. «Исповедь советского поэта» – растянулся на всю строчку заголовок. Мне не требовалось читать, я помнил это стихотворение наизусть, еще на первом курсе я сдуру сочинил его. Безо всякой задней мысли сочинил, из чисто юношеского идиотского куража… Придурок, сопляк, птенчик желторотый, вот тебя сейчас и втопчут в чернозем, разотрут в мокрое место.

Строчки прыгали перед глазами, выстрел адреналина затуманил голову.


Я, конечно же, не Пушкин

И, конечно же, не Блок…

И душа моя иная,

Чистой песни не поет.

А поет она другую

Песнь, что нынче горяча,

Восхваляя дорогого Леонида Ильича.

Придурок, кретин, идиот, зачем писал, что тебе до «советского поэта», что тебе до Брежнева, дебил, пижон. Вот именно, решил попижонить и писнул прокламацию. На фига? – до сих пор сам не понимаешь.

Строчки мелькали, стихотворение было разбито на семь шестистиший, и каждое из них заканчивалось одинаково: «Восхваляя дорогого Леонида Ильича». Ну, а потом восьмое, не шести-, а пятистишье, заключительное…

«Вот именно, заключительное, – пронеслось в голове, – за него и в заключение недолго угодить. Во всяком случае, из института, как воском натертый, вылетишь».


Пусть таких, как я, нас много,

Не талантом мы берем,

К коммунизму нам дорога,

А таланты – с ними строго,

Если против – в «Желтый дом».

Ну да, это я по поводу Бродского написал, хотя к тому моменту Бродский уже успешно вышел из психушки и успешно отвалил куда-то за бугор. А вот я за него сейчас схлопочу по полной.

Пока делал вид, что читаю, неспешно, вдумчиво, уровень впрыснутого в голову адреналина несколько спал, и после первого эмоционального, хаотичного порыва, хоть едва, хоть чуть, стала возвращаться какая-то способность разумно мыслить.

Откуда у них этот листок? Как он к ним попал? Я ведь даже тогда, на первом курсе, почти никому это стихотворение не показывал. Помню, Ленке Макаровой прочитал, мы с ней тогда встречались. Потом Димке Маслякову, но его и след простыл, после второго курса отчислили. Ну, еще паре человек показывал, но никому ведь я копии не давал. Как же к ним попало?

Я протянул листок развалившемуся в кресле комиссару-чекисту. Теперь уж точно понятно, что чекисту. Он смотрел на меня с легкой снисходительной небрежностью; интересно, заметил ли он в моем лице испуг, растерянность? Надеюсь, что не заметил. В любом случае хорошо, что я догадался сказать, что никогда стихов не писал. Надо же, словно в воду глядел.

– Да, еще то стихотвореньице, – покачал я головой, даже попытался усмехнуться. – Чего только не напишут. Бред какой-то.

– Как оно тебе? – Аксенов протянул руку и как бы нехотя взял у меня лист.

– Не знаю, по-моему, полнейшая чушь. И с литературной точки зрения хромает. Слишком простенькое, рифма вообще на раз-два-три.

– Ты бы лучше мог? – с нескрываемым удовольствием подсек меня чекист.

– Да нет, я не по стихам. – Единственное, что мне оставалось, это не замечать ни его ехидства, ни подколок, а прикинуться полным чайником.

– К тому же это и не стихи даже, а так, неумело рифмованные строчки. – Мне казалось, что чем пренебрежительней я отзываюсь о стихотворении, тем успешнее отвожу от себя подозрение.

– Ладно тебе, Толь, я шучу, – беззлобно покачал головой развлекающийся Аксенов. – Жаль, что на машинке напечатано, по почерку мы автора сразу бы определили.

Я едва не выдохнул с облегчением, лишь в последний момент удержался. Рукописная версия, конечно, валялась где-то у меня в письменном столе, но сегодня, когда попаду домой, я непременно утоплю ее в унитазе. Если, конечно, сегодня я попаду домой.

– Значит, не знаешь, кто мог бы такое написать? Ты ведь наверняка дружишь с теми, кто стишки пописывает.

Все же что-то зловещее, какое-то потаенное второе дно таилось в его бесцветных глазах, в каждом произнесенном им слове.

Я пожал плечами.

– Нет, не знаю.

– Ну да ладно, мы сами разберемся. – Комиссар еще раз усмехнулся и убрал листок обратно в папку. – Найдем автора, если понадобится. – Он продолжал усмехаться, ни на секунду не переставал. Потом подался вперед, навис над столом, срезая разделяющее нас расстояние, протолкнул через него спертое алкогольное дыхание.

– Слушай, Толь, теперь серьезно. Помощь твоя нужна. – Напряжение, сковавшее тело, мозг, лишь усилилось, уплотнилось. Главное – не расслабляться, не пропустить не только его слова, но и интонацию, намек, подводный какой-нибудь камень, который, как теперь понятно, может запросто покорежить, пропороть острием брюхо. – Мы почему тебя выбрали… – Аксенов выдержал паузу, как бы давая время мне самому сообразить. Но я не сообразил. – Да потому что ты свой. Понимаешь, ты наш, свой, мужик, одним словом. Не то что это гнилье. Мы справки навели, людей порасспросили, они к тебе – и ребята, и девчонки – все хорошо относятся. Особенно девчонки. Некоторые, как мне показалось, не без придыхания. – Он усмехнулся, и свежий алкогольный осадок, перемешанный со вчерашним, застоявшимся, ударил мне в нос. Но я старался не принюхиваться. – Ты и выпить можешь, и телку окучить, как полагается, и в обиду себя не дашь, если надо, и втык можешь залепить. Ты мне меня самого в прошлом напоминаешь. Правда, я стихи не писал. – «Я и не пишу», – хотел напомнить я, но промолчал. – То есть я к тому, что у тебя еще и талант, который пестовать надо, развивать. Понимаешь?

Я кивнул. Я ничего не понимал, только стал привыкать к его близкому, разящему дыханию.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация