Я поднимаю взгляд, там звезды, те же самые, опустошение, и ангелы внизу которые не знают что они ангелы —
И Сарина умрет —
И я умру, и вы умрете, и мы все умрем, и даже звезды поблекнут одна за другой со временем.
69
В китайском ресторане в кабинке я заказываю поджаренное на сковороде чоу-мейн и врубаюсь в китайскую официантку и в официантку-филиппинку помоложе и покрасивше и те наблюдают за мною и я наблюдаю за ними но теряюсь в чоу-мейне и плачу по счету и ухожу, слегка дурной – Никак на свете не возможно мне сегодня вечером заполучить девчонку, в гостиницу ее не пустят да она бы все равно не пошла, я осознаю что я просто старая ебота 34-х лет и никому в постель со мной не хочется, трущобный бичара с винищем на зубах и в джинсах и в грязном старье, кому до него дело? На улице везде и тут и там всякие типы вроде меня – Но вот я в гостинице и заходит чистенький инвалид с женщиной, они поднимаются на лифте, и час спустя после того как я вылез из своей горячей ванны и отдохнул и приготовился ложиться спать я слышу как они скрипят кроватью в соседнем номере в натуральном сексуальном экстазе – «Должно быть это зависит от способа», думаю я и засыпаю бездевчоночье и девчонки танцуют в моих снах – Ах Рай! подари мне жену!
А в жизни у меня уже было две жены и я отослал прочь одну и сбежал от другой, и сотни любовниц-девчонок и каждая из них предана или выдрючена мною каким-то образом, когда я был молод и открытолиц и не стыдился просить – Теперь я гляжу на свою зеркальную хмурую рожу и она отвратительна – У нас в чреслах секс и мы скитаемся под звездами по жестким тротуарам, мостовая и битое стекло не приемлют нашего нежного позыва, нашего нежного доверия – Везде тусклые лица, бездомные, безлюбые, по всему миру, омерзительные, переулки ночи, мастурбация (старик лет 60-ти я однажды видел как он дрочит два часа кряду у себя в камере в отеле «Миллз» в Нью-Йорке) – (Ничего там не было кроме бумаги – и боли – )
Ах, я думаю, но где-то впереди в ночи ведь ждет меня милая красотка, которая подойдет и возьмет меня за руку, быть может во вторник – и я спою ей и снова стану чистым и буду как молодой стреломечущий Готама борющийся за ее награду – Слишком поздно! Все мои друзья стареют жиреют и становятся уродами, и я вместе с ними, и ничего нет кроме ожиданий которые не выгорают – и Пустота Свое Возьмет.
Хвала Господу, если не можете оттягиваться обратитесь к религии.
Пока не воссоздадут заново рай на земле, Дни Совершенной Природы и мы не будем бродить везде нагими и целоваться в садах и ходить на церемонии посвященные Богу Любви в Парк Встреч Великой Любви, во Всемирном Святилище Любви – До тех пор, бродяги —
Бродяги —
Всего лишь бродяги —
Я засыпаю, и это не сон в вершинногорной хижине, он в комнате, снаружи ездят машины, глупый чокнутый город, заря, субботнее утро входит серым и опустошенным – Я просыпаюсь и умываюсь и выхожу поесть.
Улицы пусты, я забредаю не туда, среди складов, по субботам никто не работает, несколько унылых филиппинцев идут по улице обгоняют меня – Где же мой завтрак?
И еще я понимаю что моим мозолям (с горы) теперь хуже настолько что я не смогу ехать стопом, не смогу взвалить этот рюкзак на спину и пройти две мили за город – на юг – Я решаю доехать автобусом до Сан-Франциско и ну его все на фиг.
Может там мне найдется любимая.
У меня куча денег а деньги это всего лишь деньги.
А что будет делать Коди когда я доберусь до Фриско? А Ирвин а Саймон а Лазарь а Кевин? А девчонки? Никаких больше летних грез, пойду гляну что на самом деле припасено у «реальности» для «меня» —
«К черту трущобы». Я поднимаюсь на холм и дальше и тут же отыскиваю превосходный ресторан самообслуживания где сам себе наливаешь кофе столько раз сколько захочешь и платишь за него как тебе честь велит и берешь сам себе бекон с яичницей у стойки и ешь за столиками, где приблудные газеты кормят меня новостями —
Человек за прилавком так добр!
– Как вам поджарить яичницу, сэр?
– Глазуньей.
– Есть сэр, счас сделаем, – и все его принадлежности и сковородки и лопаточки чисты просто загляденье, вот поистине верующий человек кто не позволит ночи обескуражить себя – ужасной битобутылочной бессексной нутряной ночи – но проснется наутро и запоет и пойдет себе на работу и будет готовить еду для людей и удостаивать их титула «сэр» в придачу – И яйца выходят изысканными и нежными, и картошка шнурочками, и гренки хрусткими и на них много масла, растаявшего, и щетина, Ах, я сижу и ем и пью кофе у большого зеркального стекла во все окно, выглядывая на пустую унылую улицу – Пустую если не считать одного человека в добротном твидовом костюме и добротных ботинках идущего куда-то: «Ах, вот счастливый человек, он хорошо одевается, он верующе идет по утренней улице» —
Я беру бумажный стаканчик с виноградным желе и намазываю желе на гренок, выдавливая, и выпиваю еще чашку горячего кофе – Все будет хорошо, опустошение оно везде опустошение и опустошение это все что у нас есть и опустошение это не так уж плохо —
В газетах я вижу где Мики Мэнтл не побьет рекорд Малыша Рута по хоум-ранам. Ну ничего. Вилли Мэйс сделает это на следующий год.
И я читаю об Эйзенхауэре машущем из поездов на предвыборных речах, и Эдлае Стивенсоне
[47]
таком элегантном таком подлом таком гордом – Читаю о бунтах в Египте, бунтах в Северной Африке, бунтах в Гонконге, бунтах в тюрьмах, бунтах к дьяволу везде, бунтах в опустошении? – Ангелы бунтуют против ничто.
Лопай свою яичницу
и
заткнись
70
Все так обостренно когда спускаешься из уединения, я замечаю весь Сиэтл с каждым своим шагом – Я теперь иду вниз по солнечному главному променаду с мешком за спиной и за номер уже уплачено и кучи хорошеньких девчонок едят пирамидки мороженого и чего-то покупают в «центовках» – На углу вижу чудно́го газетчика на велофургончике загруженном древними журналами и какими-то веревками и проволочками, старорежимный сиэтлский субъект – «О нем следует написать „Ридерз дайджесту“», думаю я и иду на автостанцию и покупаю себе билет до Фриско.
На станции полно народу, я запихиваю рюкзак в багажное отделение и иду гулять ничем не обремененный и смотрю повсюду, сижу на станции и сворачиваю сигаретку и закуриваю, спускаюсь по улице выпить горячего шоколаду в кафетерии.
Кафешкой заправляет хорошенькая блондинка, я вхожу и первым делом заказываю густой молочный коктейль, переползаю на дальний конец стойки и пью – Вскоре толпа у стойки начинает прибывать и я вижу что работы у хозяйки по горло – Она не поспевает за всеми заказами – Я даже сам в конце заказываю горячий шоколад и она тихонько бормочет «Хмф Ох-х» – Два подростка-хипака заходят и заказывают гамбургеры с кетчупом, она не может найти кетчуп, нужно сходить в подсобку и посмотреть там, а тем временем все новые свежие люди подсаживаются голодные к стойке, я озираюсь не поможет ли ей кто, аптечный клерк рядом совершенно безразличный тип в очках который по сути сам подходит и садится и заказывает, бесплатно, сэндвич со стейком –
