— Ты нож от крови отмыл?
— А?
Не ожидал Ребро такого вопроса.
— От какой крови? — пролепетал возмущенно и растерянно одновременно.
— Хватит, Ребро, дыши ровно, быстрее в себя придешь.
— И что дальше?
Все, последовал он моему совету и сразу нагл сделался по-прежнему. Вот только остался несколько бледноват. А что это его рука назад поползла, за спину? Ага, вот и нож. Короткий, трехгранный, с гравированной стальной рукоятью. Тяжелый. Колесо легкового автомобиля таким пропорешь с одного удара.
Смотрела я, как он демонстративно любуется пикой, вертя ее в своих музыкальных пальцах, и чувствовала нехороший озноб между лопаток.
— Отмыл, а как же! — кивнул Женька. — Так не присядешь?
— Женька, почему же ты, как цепной пес, на Андреевну кинулся? Ведь не видела она тебя, понимаешь, не ви-де-ла!
— Откуда ж мне было знать! — пожал он плечами. — Она там, в доме, совсем рядом прошла. Я в кресле притворился спящим. И собачонка внизу, мать ее, в штаны вцепилась, пнуть пришлось. Я вчера подумал, если старуха тебе все рассказала, то ты точно обо всем догадалась, вот только почему вранье мое слушала с такой доверчивостью? А?
— С интересом я тебя слушала, а не с доверчивостью, и догадалась, когда дослушала до конца.
Гореловы уехали перед приходом Андреевны. Валерия Андреевна нашла самое большее минут через десять после их отъезда, и он уже был трупом. Я не знаю, через какое время наступает смерть от передозировки героина, но сомневаюсь, что мгновенно. Убийца же не будет сидеть возле жертвы и ждать, когда она дергаться перестанет. Уколол — и дай бог ноги! Отсюда что следует?
— Что? — переспросил еще больше побледневший Женька.
— То, что Горелова вернулась в дом к уже мертвому хозяину. И встретила там тебя.
— Ширнула она его, ширнула, поклясться могу! — прошипел Женька, и я ему поверила. — После приезда. В ванну залезть помогла и уколола, я видел и рассказал тебе вчера все как на духу!
— Уколола, ладно, но перед отъездом, — отметила я, — а не после приезда. А оставшись в доме один на один с «выехавшим» хозяином, ты ему еще добавил, чтобы мало не оказалось.
Женька молчал, сжав побелевшие губы и сосредоточенно перекатывал нож с ладони на ладонь. Переступив, я на всякий случай отодвинулась от него подальше.
— И мотив, повод то есть, у тебя к этому был веский. Ты ведь так и не простил Валерию смерть Галины Канифоль?
— Скажи, все частные детективы такие, — он причмокнул губами, подбирая слово, — ушлые да пронырливые? Догадливые, во! Если бы ты сейчас сказала, что не простил я того, что он ее у меня отбил, я просто послал бы тебя на хер. Была бы она жива, плевать бы мне тогда на нее с высокой колокольни. А так… Я ведь ему весь год названивал, напоминал. Сам точно не знаю — зачем. Эх, Танька! — вздохнул он даже с облегчением. — Не хотел я его убивать. И мысли такой никогда всерьез не имел. Само как-то все вышло. Уж больно удобный случай припал. И Гореловы тут как тут оказались. И на них все падало как снег на голову, да так, что не отряхнуться бы им ни за что.
— Им и не отряхнуться, — поддержала его я и встретила его долгий умный взгляд спокойно.
— Так зачем же ты все-таки раскопала всю эту бодягу? — спросил он, когда казалось, что конца не будет установившемуся молчанию.
— Это мое дело.
— Понятно! — обрадовался он. — А я, знаешь, подумал было и тебя тоже. — Женька ткнул ножом в мою сторону. — Того… Не врешь?
— Нет! Но не обольщайся, сесть тебе придется, джазмен!
Не понял он. Ничего не понял.
— За Андреевну, — пояснила я. — И помолись, чтобы она в живых осталась, тогда срок тебе будет меньше.
— Та-ак! — Он сел на матрасе, подобрал под себя ноги. — А если я и Гореловых за собой потяну? В качестве, так сказать, чистосердечного признания?
Быстро понял он, что к чему, сообразительный, черт!
— Тогда я единственный раз изменю своим принципам и выступлю на суде свидетелем обвинения.
Он потупился, обдумывая ситуацию.
— Нет, Женя, придумывай сказку, причину, по которой деревенская баба тебе жить помешала, да поправдоподобней. «Кайф» свой любимый сюда приплети — поверят!.. Ребро! — попыталась я его предостеречь, когда он вскочил на ноги. — Давай не будем!
— А если будем, то — давай! — ответил он традиционно и шагнул ко мне, выставив нож острием вперед.
Места, мало места в этой комнатенке для хорошей сшибки с вооруженным противником! Что-то в последнее время часто попадаю я в переплеты в местах, где для этого не хватает простора.
Я отступила к столу. Не кидаться же на нож, в самом деле! Он усмехнулся, довольный произведенным эффектом, и расслабился.
— Так-то лучше.
А я-то думала!
Женька боком, на всякий случай не выпуская меня из поля зрения, вышел из комнаты.
— Уйди, протопоп! — предостерегающе рявкнул он на босяка в прихожей.
Я не торопясь — не пойдет же он под дождь без башмаков, — подобрала его куртку и шагнула следом.
— Стой, детектив! — Он, уже обутый, вновь обратил ко мне острие. — Не мешай лучше.
— Вот, Ребро, забыл ты.
Кожаная куртка полетела ему в голову и накрыла его на долю секунды, которой хватило мне для короткого шага и удара каблуком, пришедшегося ему в бок. Удар он выдержал, но нож бесполезной железкой грохнулся на дощатый пол.
Для драки места в прихожей совсем не было.
Я попыталась ударить еще раз и промахнулась. Носок сапога, врезавшись в предплечье, только развернул его в сторону двери. Забыв о ноже, Ребро распахнул ее и кинулся вон.
— Ну, ты даешь! — раздался за спиной восхищенный восклик.
Женькин нож сам собой оказался в руке, и Никодим в мгновенье ока с коротким воплем исчез в какой-то дыре.
Сжимая в одной руке нож, в другой сумочку, я бросилась в погоню за джазменом. Фора у него была небольшая, но прыть — замечательная. Когда я выскочила из подъезда, Ребро, улепетывающий по грязи со всех ног, уже поворачивал за угол. А когда я, на каблуках-то, уже добиралась до поворота, мимо, завывая на бешеном форсаже, промчался серый «Москвич» последней модели, и это добавило мне азарта. Не для вас, ублюдки, я зверя травлю!
Машину занесло, она едва вывернула, юзом ушла за угол дома. Почти сразу сквозь истошный визг тормозов послышался звук мягкого удара.
Эх, Женька, морда твоя небритая и головушка хвостатая, лучше бы ты от меня удар принял!
Все, спешить было некуда, это я поняла сразу. «Москвич» развернуло боком, и он остановился посередине большой лужи. Ребро лежал рядом с ним, возле колеса, лицом вниз. Мокрая рубаха пузырем вздулась на его спине, а на затылке была дыра величиной с кулак, из которой толчками била кровь и медленно растекалась по поверхности грязной воды. Я подняла голову и взглянула на лысого в «Москвиче», в его бессмысленные, пустые глаза, расстегнула сумочку и, сменив нож на пистолет, шагнула в воду.
