То были мирные и спокойные дни, и, когда Стиггинз сообщил, что через несколько недель «Морала» отправится к побережью Белуджистана, и предложил Ашу вместе с Гул Базом проделать половину пути морем и высадиться в Кати на Инде, откуда они смогут на лодке подняться по реке до Аттока, Аш почувствовал искушение согласиться. Но следовало подумать об Уолли – и о Дагобазе тоже. «Морала» неподходящее место для лошади, и на открытой палубе Дагобазу придется худо даже при самой легкой качке. Пришлось отклонить предложение, хотя Аш сделал это с сожалением, тем более что понимал, что едва ли еще увидится с Рыжим Стиггинзом, в знакомстве с которым находил подлинное удовольствие.
Вот чем было плохо заводить друзей вроде Рыжего и Сарджи, людей, не являвшихся «членами клуба» – закрытого общества англичан, которые разъезжали по всей Индии, перебираясь из одного военного городка в другой по приказу из Симлы, Калькутты или какого-нибудь другого оплота власти, так что со временем большинство из них узнавали друг друга понаслышке, если не лично.
Всегда существовала вероятность, что в ходе военной службы он снова встретится с миссис Виккари или с кем-нибудь из офицеров Роуперовской конницы. Но вряд ли ему доведется когда-нибудь свидеться с Сарджи или Рыжим, и эта мысль угнетала Аша, ведь оба они, каждый на свой лад, сделали его пребывание в Гуджарате гораздо более приятным, чем оно могло бы оказаться. Причем Сарджи в большей степени, чем Рыжий: если капитан Стиггинз был чем-то вроде кометы, внезапно прилетающей невесть откуда и стремительно исчезающей, то Сарджи был постоянным и ценным спутником и собеседником. Веселый и словоохотливый или благодушно молчаливый в зависимости от ситуации, редко теряющий (если вообще когда-нибудь теряющий) самообладание, он был незаменимым союзником во дни тревог и отчаяния и помогал бежать от скуки строго упорядоченной гарнизонной жизни.
«Я буду скучать по Сарджи, – подумал Аш. – И по Рыжему тоже». Но в Лахоре его будет ждать Уолли, а в Мардане – Зарин, и всего в нескольких часах пути оттуда – Кода Дад. И старый Махду будет с нетерпением ждать его на квартире в Мардане, довольный, что снова оказался на знакомой территории. Это была приятная перспектива, и внезапно Ашу безумно захотелось поскорее уехать.
Однако ему было не суждено снова увидеть Махду. Письмо, в котором он сообщал старику о том, что скоро вернется в Мардан, опоздало: Махду умер во сне всего за сутки до того, как должен был получить его, и, когда оно пришло, уже лежал в могиле. Родственники Махду, не понимавшие принципа действия телеграфа, прислали печальную новость почтой молодому Кадере, помощнику старика, и Аш узнал о случившемся от Гул База по возвращении в Ахмадабад.
– Это большая потеря для всех нас, – сказал Гул Баз. – Он был хорошим человеком. Но срок его жизни истек, и он вознагражден в полной мере, ибо в суре о Милостивом говорится: «Награда за добро не добро ли?» Так что не горюйте о нем, сахиб.
Но Аш глубоко горевал, скорбя об утрате человека, который стал частью его жизни с того далекого дня, когда его передали на попечение полковника Андерсона и отправили в долгое путешествие в Бомбей и Англию – оно обернулось бы для него сущим кошмаром, если бы не присутствие Махду и Ала Яра, разговаривавших с ним на родном языке. В последующие годы Махду не раз помогал советом, утешал и поддерживал в трудную минуту. Они оба вернулись вместе с ним в Индию, а когда Ала Яр умер, Махду остался на своем посту. Теперь он тоже умер, и Аш испытывал невыносимую боль при мысли, что больше не увидит этого доброго морщинистого лица и не услышит бульканья кальяна в сумерках.
Удар стал тем страшнее, что обрушился на него тогда, когда будущее начало рисоваться в розовых красках, и сразу после восхитительных дней в лесу Гир и мирного путешествия на «Морале». Аш очень тяжело переживал и пытался найти забвение в долгих одиноких верховых прогулках; он пускал Дагобаза во весь опор, с лету перемахивал через насыпи, ирригационные каналы, терновые кусты, вымоины на дорогах и несся с такой безрассудной скоростью, словно пытался убежать от мыслей и воспоминаний. Но ни те ни другие не отпускали, и тревога и беспокойство, на время оставившие Аша, снова вернулись.
Однако, сколь бы далеко он ни уезжал и сколь бы усталым ни возвращался, он все равно не спал по ночам. Гул Баз, приходивший будить своего хозяина с утренней кружкой чая, обычно заставал его на веранде – тот стоял и глядел неподвижным взором вдаль, за акр деревьев и пыльной травы, сходивший здесь за сад, и по изможденному лицу и кругам под глазами сразу было понятно, что сахиб опять провел бессонную ночь.
– Негоже так убиваться, – укоризненно проворчал однажды Гул Баз, – ибо в Священной Книге написано: «Всем, живущим на земле, суждено умереть». А потому горевать столь сильно – значит сомневаться в мудрости Бога, который по доброте своей позволил Махду-джи дожить до мирной и почтенной старости и предопределил час и образ его смерти. Прогоните прочь печаль и возрадуйтесь, что столь много лет достойной жизни на земле было даровано человеку, который нынче пребывает в раю. К тому же скоро вы вернетесь в Мардан, к старым друзьям, и это все останется в прошлом. Я сейчас еще раз наведаюсь на станцию и узнаю, заказаны ли вагоны. Все вещи уже упакованы, и мы можем ехать хоть завтра.
– Я сам наведаюсь, – сказал Аш.
Он отправился верхом на станцию и там получил долгожданное известие, что все места для него наконец забронированы, но только на следующий четверг, а это означало, что ему придется провести в Мардане еще почти неделю.
Перспектива сидеть без дела в бунгало среди груд собранного и перевязанного багажа повергала в уныние, и Аш решил съездить к Сарджи и спросить, нельзя ли немного погостить у него. Но ему не пришлось никуда ехать. Вернувшись в бунгало, он застал там Сарджи, который поджидал его на веранде, удобно устроившись в плетеном кресле.
– У меня есть кое-что для тебя, – сказал Сарджи, лениво поднимая руку. – Сегодня утром вернулся второй голубь, а так как у меня были дела в городе, я решил выступить в роли чупрасси (гонца) и самолично доставить тебе послание.
Аш выхватил у него клочок бумаги, торопливо развернул и прочитал первые строки с радостным замиранием сердца. «Рана неизлечимо болен, и дни его сочтены, – писал Гобинд. – Теперь это ясно всем…»
«Умирает! – подумал Аш и невольно улыбнулся широкой мрачной улыбкой, оскалив крепко стиснутые зубы. – Возможно, уже умер. Она станет вдовой… она будет свободна». Он не испытывал жалости к ране и не сочувствовал Шу-шу, по слухам полюбившей этого человека. Он мог думать лишь о том, что означает смерть раны для Джули и для него самого: Джули овдовеет и получит свободу…
Справившись с волнением, он стал читать дальше, и в следующий миг внутри у него все похолодело, свет дня померк перед глазами и сердце мучительно сжалось.
«…И я узнал, что, когда он умрет, его жены станут сати и сгорят вместе с ним на погребальном костре в согласии с обычаем. Об этом уже говорят, ибо подданные раны следуют древним законам и ни во что не ставят законы раджа, и вдов точно сожгут, если только вам не удастся предотвратить это. Я изо всех сил постараюсь поддерживать в нем жизнь. Но долго он все равно не протянет. Предупредите представителей власти, что действовать нужно быстро. Манилал через час отправится в Ахмадабад. Пришлите с ним еще пару голубей и…»
