– Можно еще вопрос?
– Давай.
– Когда вы поняли, что дочь не вернулась?
Екатерина Владимировна степенно кивнула.
– Как за полночь перевалило, так и забеспокоилась. Пошла к Дому культуры, позвонила в служебную дверь. Вышел вахтер, сказал, что никого уже нет. Утром к подружке ее побежала.
– К Ирине Маркеловой?
– К ней. – Екатерина Владимировна говорила так, будто речь шла о самых обычных вещах. – Она сказала, что Аленушка ушла ровно в одиннадцать. И что с ней было дальше, Ира не видела, потому что осталась на репетиции. Ну а потом свидетель нашелся, он видел, как доченька моя уехала на машине. – Старуха вздохнула. – Знала бы я тогда, что с ней все хорошо, не убивалась бы так. Спасибо следователю, он подсказал. Дай ему Бог здоровья!
Чтобы завершить свою миссию, Дайнека подняла пакет, в котором лежала сумка Свиридовой. Но, взглянув в умиротворенное лицо Екатерины Владимировны, почувствовала, как рука внезапно ослабла и опустилась вместе с пакетом. Так она и ушла – с терзающим ощущением, что оставила незавершенным важное дело.
Вячеслав повез Дайнеку в дом Кораблевых. В пути выдал пару шуток, но, почувствовав ее настроение, замолчал. Высадил у калитки, попрощался и быстро уехал.
Близился вечер. На темное небо набежали невесть откуда взявшиеся облака.
«Ночью точно будет гроза», – подумала Дайнека и оглядела окна кораблевского дома. Во всех горел свет. Она взбежала по лестнице, быстрыми шагами перемахнула прихожую и оказалась в гостиной. Там у окна стоял высокий крепкий мужчина. Он обернулся.
– Ты Людмила?
– Да…
– Тебя все ждут.
Было в его голосе что-то, что заставило ее съежиться. Захотелось найти какой-нибудь угол, завалиться туда и оставаться так долго, насколько это возможно.
– Кто вы? – спросила Дайнека и растерянно огляделась. – Где мама?
– Все вопросы потом. – Мужчина отошел от окна.
Теперь Дайнеке удалось разглядеть, что он был немолод, однако его нельзя было назвать стариком: статный, подтянутый, моложавый.
– Лю-ю-юдочка! – в гостиную вплыла Мария Егоровна, в ее руках сиял хрустальный салатник, который она поставила на большой круглый стол.
Только сейчас Дайнека заметила, что на столе – белая скатерть, и он весь уставлен закусками. В центре красовалась ваза с цветами и бутылка вина.
– Вы уже познакомились? – Мария Егоровна вытерла руки о фартук. – Это Витольд Николаевич – мой муж и отец Нади.
– Я поняла, – сказала Дайнека. – Вы вернулись из отпуска.
– Ну, слава богу! – захохотал Витольд Николаевич. – Теперь между нами нет никаких тайн.
В комнату на коляске въехала Людмила Николаевна. У нее на коленях лежали бокалы. Дайнека бросилась к матери, но услышала строгий голос:
– Сначала мыть руки! – Витольд Николаевич указал рукой направление. – Ванная – там.
– Да знаю я… – пробормотала Дайнека и отправилась мыть руки. А когда вернулась, все, включая Надежду, сидели за празднично накрытым столом.
– Помыла? – Витольд Николаевич улыбнулся, взял штопор и бутылку вина. – Теперь хоть будет кого воспитывать. – Затем, вскинув глаза, успокоил Дайнеку: – Не бойся, это я пошутил.
Первый тост сказала Надежда:
– За твое возвращение, папа, и за знакомство, – она поочередно со всеми чокнулась.
– Наконец-то приехал, – Мария Егоровна взяла раздаточную ложку и повернулась к Дайнеке: – Тебе положить?
– Я сама.
Мария Егоровна одобряюще ей улыбнулась:
– Людочка так меня выручила…
Витольд Николаевич перехватил инициативу:
– За это – нижайший поклон. Надеюсь, тебя хорошо встретили в Доме культуры?
– Вполне.
– Ты сказала «вполне», а мне послышалось «хорошо, да не очень…» – Он прищурился и проницательно посмотрел на нее. – Не забывай, я старый чекист.
У Дайнеки вытянулось лицо. Надежда хлопнула ее по руке и воскликнула:
– Папа так шутит!
Раскрасневшаяся Мария Егоровна по-девичьи рассмеялась и одернула мужа:
– Оставь! Девочке не нравятся твои шутки! – она опять повернулась к Дайнеке: – Спасибо тебе, Людочка. Завтра выхожу на работу. А ты отдыхай, вода в озере потеплела, можно купаться.
– Давайте я еще поработаю, – предложила Дайнека.
– Значит, я прав, – заметил Витольд Николаевич, отрезая ножом кусочек форели.
– В чем? – спросила Надежда.
Не отвечая на вопрос дочери, он обратился к Дайнеке:
– Что там у вас случилось?
До сих пор молчавшая Людмила Николаевна решила вступиться за дочь:
– Все нормально. Верно, Людмила?
– Он прав, – сказала Дайнека, уставившись в свою пустую тарелку. – В первый же день со мной произошел странный случай.
Не сговариваясь, все отложили вилки и приготовились слушать.
– Перебирая в ящике реквизит, – продолжила она, – я нашла сумку. В ней лежал паспорт на имя Свиридовой Елены Сергеевны. Еще там был старый червонец и помада фабрики «Рассвет».
– У меня в молодости такая была! – почему-то обрадовалась Мария Егоровна.
– Мама… – укоризненно прошептала Надежда.
Дайнека снова заговорила:
– Валентина Михайловна попросила меня отнести паспорт по месту прописки. Когда я туда пришла, мне рассказали, что девушка эта пропала…
– Как это? – переспросила Надежда. – Если бы пропала, показали бы в новостях.
– Она пропала тридцать лет назад. Ее не нашли.
– Кто тебе об этом сказал? – поинтересовался Витольд Николаевич.
– Старухи во дворе. Потом я пошла в полицию, и мне все подтвердил начальник Управления.
– Труфанов?
– Я случайно попала к нему в кабинет.
– Он-то откуда знает? – спросила Надежда, сметая между делом крошки со скатерти.
Дайнека ощутила непреодолимое желание выложить все, что узнала.
– Это было его первое дело. Василий Дмитриевич тогда был еще лейтенантом.
– Запомнить немудрено, – заметил Витольд Николаевич. – Город у нас тихий, не каждый день такое случается. В то время люди не пропадали. Теперь – другое дело. Что ни месяц – кого-нибудь ищут. Насчет того, что ее не нашли, нисколько не удивлен. Сыщики говорят: первый день золотой, второй день серебряный, а третий – бронзовый. В то время пропавших людей начинали искать только по истечении трех дней.
– Это еще почему? – возмутилась Мария Егоровна.
– Заявление в милиции принимали на четвертые сутки.
