Она затравленно посмотрела на меня, и я опомнился.
– Извините!
Ей было неловко за себя, за Мишу, ей было стыдно просить, а отказать ему она не посмела. Я вдруг подумал, что Лиска тоже не посмела бы отказать! Правда, я никогда ни о чем подобном ее не просил. И не попросил бы.
И вдруг, к моему ужасу, она расплакалась. Некрасиво зажмурившись, стараясь не всхлипывать. У нее покраснел нос, на подбородке повисла капля.
– Ну-ну-ну, – забормотал я, – успокойтесь, Анечка, я все понимаю, мы что-нибудь обязательно придумаем. Пожалуйста!
Она наконец вспомнила о носовом платке и вытерла глаза и нос.
– Молодцом! – похвалил я. – Так держать! – И поморщился от собственного бодренького тона. Старичок-бодрячок. Бедная девочка… – Пейте чай, а то остынет!
Было видно, что больше всего ей хочется оказаться как можно дальше от меня, моего чая и ежевичного варенья, но она послушно пила с ложечки и морщила нос – чай был горяч. Она боялась меня, она прекрасно понимала, чем это может закончиться. Она не знала, как держать себя, но, похоже, была готова… ко всему. Хотя, возможно, у меня грязное воображение. Но ведь на моем месте вполне мог оказаться нормальный живой мужик… вроде Казимира. А что тут такого? В чем проблема? И если бы этот мужик стал тянуть к ней руки, то… что? Насколько далеко она позволила бы ему зайти? А Миша? Так и сказал – ты там не особенно… это самое, выпендривайся – без денег нам хана. Нам. Жених и невеста, почти семья.
Хотя все могло быть совсем не так. А гораздо проще. Люди вообще стали проще. Слабой женщине помогут охотнее, а секс здесь ни при чем.
– Аня, давайте договоримся так… – Я наконец прекратил эту пытку. – Миша завтра утром придет ко мне в банк, скажем, в одиннадцать, и мы с ним все обсудим, хорошо?
Она кивнула. Я был суров и деловит, как и надлежит уважающему себя банкиру, и не покушался на ее честь. Кажется, она поняла это – облегчение явственно отразилось на ее лице. Она даже улыбнулась бледной вымученной улыбкой. Обжигаясь, допила чай и вскочила. Я не стал ее удерживать. И снова, как и в прошлые разы, она понеслась вниз, не дожидаясь лифта. Боялась, что я передумаю, не иначе. Дуреха!
Я неторопливо мыл чашки, улыбался и думал… Я думал, что если бы меня полюбила такая девушка, я бы… Ух, я бы! А Миша – сволочь! Печально…
Хотя, с другой стороны, возможно, я сгущаю краски и надо смотреть на жизнь проще…
Глава 22
В которой ничего существенного не происходит
Я поверил Лене – Лиска не боялась Казимира! Я уже не понимал, как мог думать, что этот пачкун пугал ее. Помрачение, не иначе. Ну, волочился, ну, лез со своими признаниями, ну и что? Она ничего не рассказывала мне о нем, как не рассказывала о том, что пила кофе с Лешкой Добродеевым или принесла мазь от ревматизма соседке с первого этажа – это так мало для нее значило! У нас были темы поинтереснее. Значит, Казимир ни при чем? Реабилитирован? Я так привык ожидать подножки от брата, что теперь с трудом расставался с мыслью о его причастности. Хотя что давала мне эта мысль? В то, что Казимир мог убить Лиску, я не верил изначально, весь мой разум вставал на дыбы и отказывался верить. Тогда о какой причастности речь? Он портил ей жизнь, хотя и это спорно. Настроение – возможно. Впрочем, и это под вопросом. Она попросту не обращала на Казимира внимания, отмахиваясь от моего братца как от назойливой мухи. Лена ему поверила, а Лиска отмахивалась. Вот и вся разница.
И Казимир был развенчан – не демон, а мелкий завистник и пакостник. Иди, живи дальше, братишка, зорко высматривая, что еще можно стянуть у зазевавшегося старшего брата.
А с другой стороны, ведь было то, о чем она мне не рассказывала! Не рассказывала не в силу ничтожности и мелкости темы, а по какой-то другой причине, несмотря на свои открытость, болтливость и птичью бесцеремонность. О Колдуне, например…
Казимир и убийство? Нелепость. Да и было ли убийство? Я выдохся, мне снова хотелось послать всех к черту, уехать, не снимать трубку, никого не видеть. Люди вызывали мое неприятие только потому, что они были, а ее уже нет. Почему именно она? Все мы несем на себе некую печать, у каждого своя роль. Казимир – разрушитель и охотник. Нежная Лена – хищный вьюнок. Рената – актриса. Я… А я кто? Механический человек. Злобный сухарь. Банкир. И каждый выдерживает свою роль в различных жизненных коллизиях – волк не будет щипать траву, ему нужно мясо. Во всех наших проявлениях есть закономерность. Лене нужен стержень, Казимиру – погоня за дичью. Мне? Банк и цифры. Лиска не вписывалась в эту схему. Она была… Я представил себе любопытную синичку на подоконнике, вертлявую, яркую, радостную… Банкир и синичка! Так не бывает. Значит, с самого начала – обреченность? Пусть так, но почему смерть? Обреченность в отношениях не значит смерть. Лиска нашла бы себе мальчика в конце концов, я бы вернулся к своей женщине… возможно. Смерть не вытекала из наших обстоятельств, она была незакономерна и преждевременна. Смерть не вытекала также из наших ролей, никто из нас не был убийцей. Никто не тянул на убийцу. Так мне казалось.
Я запутался. Каждый непрожитый миг жизни – пустая страница, где могут проступить какие угодно письмена. Вычислять, что могло быть и будет, – напрасный труд. Пустая страница, тысячи вариантов. Темна вода в облацех…
Я вздрогнул, когда секретарша сообщила, что ко мне пришли. Я узнал его сразу, хотя никогда раньше не видел. Крупный красивый парень – Миша, жених. Я поднялся ему навстречу. Мы пожали друг другу руки. Он держался просто, у него были честные глаза. Мне стало стыдно за свои вчерашние мысли. Да что мы знаем, чтобы судить?
Обвалившаяся экономика ударила по его скромному бизнесу, и вот… Он смотрит на меня. Он не просит, он спрашивает, не могу ли я помочь. Ему только и нужно было, чтобы в случае чего его не взяли за горло.
Мы сидели около часа, обсуждая, что можно сделать. Он мне понравился – спокойный, надежный парень, звезд с неба не хватает, но знает, чего хочет. Этой девочке повезло. Прощаясь, мы снова обменялись рукопожатием, и я сказал:
– Поздравляю!
Он не понял, взглянул вопросительно. Я сказал – свадьба! Миша молча кивнул. Он пришел говорить о деньгах, а не о свадьбе. Он не брал меня в благодетели, он чувствовал себя равным. Молодец. Как я уже сказал, мне он понравился. Но какой-то осадок, какое-то смутное, не имеющее названия чувство осталось. Я поймал себя на мысли, что жалею Анечку. А может, себя?
…В моих окнах горел свет. Теплое чувство радости шевельнулось в груди, но, как оказалось, преждевременно. Это была не Рената, а мама, которая сходила с ума от беспокойства. Приходила Рената и забрала Павлика. Мама не понимала, что происходит. Она уже относилась к Павлику как к своему, а тут вдруг… Рената ничего не объяснила, была очень любезна и оставила билеты на очередной спектакль, но…
– Я же чувствую! – восклицала мама. – Что случилось, Темочка? Вы поссорились?
Мысль о возможном возвращении с заработков мужа актрисы попросту не пришла ей в голову. В глазах мамы этот муж был таким же мифом, как и в моих. Она уже привыкла к мысли, что я не погибну бобылем, что у меня началась новая жизнь. И готовый ребенок в придачу.
