Двадцать минут спустя Николай шел по городу и с любопытством поглядывал по сторонам. Дома из красного песчаника, узкие улочки, тяжелые деревянные двери, площади с галдящим людом в белых одеждах – все это было полно прелести старых восточных сказок.
Поодаль виднелись острые минареты мечетей. Путь Гумилева лежал мимо большого дома данакильского вельможи, стены которого были увешаны хвостами слонов, убитых его ашкерами.
Минут через десять Николай, негр-слуга и сопровождающий их пожилой абиссинец оказались перед большим двухэтажным деревянным домом с крашеной верандой, выходящей во внутренний двор. Двор был вытоптан и захламлен. Там и тут валялись остатки еды, от них исходил запах, который ни при каких условиях нельзя было назвать приятным.
Оглядев дом, Гумилев не без иронии заключил, что он больше похож на скромную дачу где-нибудь в Парголове, чем на губернаторский дворец.
Во дворе расположился отряд ашкеров, которые были вооружены до зубов и выглядели в своих абиссинских одеяниях столь же воинственно, сколь и экзотично.
Часть ашкеров сидела на земле, другие прохаживались по двору. Абиссинские воины нисколько не стушевались при виде европейца. Они разглядывали Гумилева с нагловатым любопытством. Один из них даже подошел поближе и что-то гортанно крикнул на своем странном языке прямо Гумилеву в лицо.
– Ступай, братец, не до тебя, – сказал ему по-русски Гумилев, сердито нахмурив брови.
Ашкер обернулся к своим товарищам и что-то весело им крикнул. Те захохотали. Сопровождавший Гумилева старик-абиссинец рявкнул на ашкера так, что тот мигом перестал смеяться и поспешно ретировался к своим соратникам.
«Серьезный человек», – подумал Николай и прошествовал мимо развязного ашкера к крыльцу особняка.
Поднявшись по лестнице, Гумилев и его провожатый вошли в большую комнату. Полы комнаты были устланы разноцветными коврами, а вся мебель состояла из нескольких стульев и бархатного кресла, выполнявшего, по всей вероятности, функцию трона.
Губернатор, стройный молодой человек, поднялся с кресла и с улыбкой выставил вперед руки.
– Прошу вас, проходите! – сказал он по-французски и горячо пожал Гумилеву руку.
Юный Тэфэри был одет в белую мантию-шамму, как все абиссинцы. Однако его точеное лицо цвета кофе с молоком, окаймленное черной вьющейся бородкой, было лицом вельможи и аристократа. Да и газельи глаза его, полные чувства собственного достоинства, могли принадлежать только принцу крови.
Обронив пару учтивых реплик, Тэфэри любезно усадил гостя на стул, а сам вернулся в свое кресло. Гумилев, ожидавший увидеть чуть ли не дикаря-людоеда, удивился мягким, почти европейским манерам юного губернатора.
– Ваше высочество, – обратился к нему Гумилев по-французски, – мы пришли к вам с подарком и будем очень счастливы, если вы соблаговолите принять его.
– С радостью! – блеснув белоснежными зубами, ответствовал Тэфэри. – С радостью и благодарностью, мой друг!
Гумилев подал знак своему слуге, и тот поставил к ногам губернатора ящик с вермутом. Губернатор выразил восхищение подарком и велел слугам унести его на ледник.
– Что привело вас так далеко от дома? – поинтересовался губернатор, с вежливой улыбкой глядя на Гумилева.
– Я возглавляю экспедицию на Африканский материк, которую организовал Санкт-Петербургский музей этнографии, – ответил Гумилев. – Наша цель – собрать как можно больше экспонатов для пополнения коллекции музея.
Тэфэри склонил голову набок и вежливо спросил:
– Вас интересуют любые вещи или какие-то особенные?
– Любая харраритская вещь может стать частью нашей коллекции, – заверил его Гумилев. – Кстати, если вы захотите что-нибудь мне предложить, я с удовольствием это куплю.
– Думаю, у меня найдутся подходящие вещи, – учтиво произнес губернатор.
Обменявшись с Тэфэри парой-тройкой светских реплик, Гумилев перешел прямо к делу:
– Ваше высочество, для дальнейшего путешествия по Абиссинии мне нужен пропуск.
Губернатор вздохнул и развел руками:
– Я был бы рад вам помочь. Но, к сожалению, без приказания из Аддис-Абебы я ничего не могу сделать. Нужно подождать несколько дней.
– Что ж, я подожду, – сказал Гумилев спокойно.
«Черт бы побрал вашу африканскую бюрократию, – подумал он хмуро. – Этак я здесь на год застряну». Внезапно ему в голову пришла идея.
– Ваше высочество, – начал Гумилев вежливо, почти деликатно, – разрешите обратиться к вам еще с одной просьбой?
– Разумеется! – кивнул Тэфэри.
– Я бы хотел вас сфотографировать. Это возможно?
Судя по всему, предложение Гумилева польстило юному губернатору.
– Конечно, – сказал он с учтивой улыбкой. – Вы хотите, чтобы я позировал в особняке?
– Лучше на улице. Там хорошее освещение.
Губернатор повернулся к слугам и что-то коротко приказал. Слуги забегали по комнате, собирая с полу персидские ковры. Гумилев наблюдал за их суетой с любопытством. Этих слуг нельзя было назвать расторопными, однако они очень старались, и вскоре большая часть ковров была вынесена во двор.
– Ну вот, – с улыбкой сказал юный губернатор. – Теперь мы можем выйти во двор и сфотографироваться. Если хотите, моя жена может к нам присоединиться.
– Это было бы замечательно! – ответил Гумилев.
2
Для первых кадров Тэфэри позировал один. Затем к нему присоединилась жена. Это была стройная еще девушка лет двадцати с чрезвычайно милым лицом, правда, формы ее уже начали приобретать женскую округлость.
Губернатор усадил жену в нужную позу, оправил ей одежду и попросил Гумилева сделать несколько снимков, чтобы иметь позже возможность выбрать самый удачный. Николай Степанович согласился.
– Принцесса, вы – само очарование! – сказал он, закончив съемку. И, не удержавшись, прочел нараспев: – «Ты светлая звезда таинственного мира»! Это стихи русского поэта, и мне кажется, что они написаны о вас.
Губернаторша улыбнулась и растерянно посмотрела на мужа.
– Ни черта ведь ты не понимаешь, чертова кукла, – проговорил Гумилев, продолжая улыбаться. – Вот так и читай тебе стихи о любви.
Спустя еще полчаса, распивая с губернатором вермут, Николай Степанович был свидетелем удивительной сцены. Юная губернаторша обвила шею мужа руками, поцеловала его в губы и проговорила на чистом русском языке:
– Ты светлая звезда таинственного мира!
Гумилев поперхнулся вермутом. Красавица быстро обернулась, посмотрела на Гумилева насмешливо и вдруг заявила:
– Ни черта ведь ты не понимаешь, чертова кукла!
Гумилев потерял дар речи.
– Ваше превосходительство, – пробормотал он, – я…
