— Ты просто нервничаешь. Тебе надо успокоиться. Ты пойми одно, Машенька, такое выдумать, конечно, можно, но зачем? Мы все, да и ты, я думаю, предполагаем, что тело было. Может, это было тело не парня, а девушки…
— А что, если тела вообще никакого не было?!
— Вот и узнаем. Если кто-то в июне 2009 года исчез и сейчас всплыла информация о похороненном где-то поблизости теле, то мы просто обязаны это проверить. Тем более что речь идет о твоем женихе!
— Хорошо, поедем. Только я уверена, что эта история с Ликой, которая якобы сбежала с любовником своей сестры, совсем не связана с нашей историей.
— Давай перекусим немного, выпьем чаю и поедем. Заодно ты мне расскажешь, как тебя встретили твои будущие родственники…
Маша отмахнулась. Она чувствовала себя отвратительно. Мало того, что засомневалась в Федоре, так еще и подняла целую кучу народу…
А Галка, Галка-то, а? Ну и дрянь!
И Маша от бессилия застонала, сжав маленькие кулачки.
10. Ольга, 2014 г
Ольга, чтобы не светиться в своей старой квартире, где ее могли увидеть соседи, сняла апартаменты в гостинице «Европа», претенциозном и очень старом здании в самом центре Калины. Оставшись в номере одна, она, даже не распаковав багажа, подошла к окну и распахнула его, впуская в комнату аромат старых лип, горячего саратовского асфальта, благоухание цветущих клумб, запахи свежеиспеченного бисквита из расположенной неподалеку кондитерской, копченой рыбы из рыбного магазина и просто июньской городской пыли.
Как же давно она не была дома, не видела этих улиц, и как много здесь изменилось за пять лет, что ее здесь не было. Сохранилось только несколько магазинов, остальные превратились в маленькие нарядные бутики, исчезли казино и залы для игровых автоматов, к которым быстро пристрастилась Лика. Потом, правда, интересы ее поменялись. Быть может, потому, что в ее жизни появилась новая игра, которая захватила ее куда больше…
Лика. До всей этой истории, пока она не повзрослела, одним из ее развлечений были прогулки с сестрой по центру города, которые всегда заканчивались праздничным поеданием мороженого. Розовые, зеленые, кремовые шарики поглощались ею в огромном количестве, а в дни, когда у Оли бывали деньги, они запасались этой душистой и холодной вкуснотой впрок, уходя из кафе с пакетами, полными пластиковых контейнеров с мороженым.
«Когда вырасту, — говорила возбужденная от непомерного удовольствия Лика, — буду покупать мороженое каждый день».
Но, рано повзрослевшая, она нашла другие удовольствия, тайные, опасные, которыми она жила последние месяцы и которые будоражили ее, составляя странное, ненадежное счастье.
Первым звоночком стал вызов в школу Оли. Классная руководительница жаловалась на Лику за ее частые пропуски. Ольге же в то время было не до Лики с ее учебой. Пропускает занятия? Да кто же в школьные годы их не пропускал?!
Погруженная в сложные отношения с Виктором, который, с одной стороны, вызывал в ней любовные чувства, с другой — всем своим поведением демонстрировал самые худшие из мужских качеств, она все больше и больше увязала в его проблемах. Он же становился все более холоден с ней, откровенно ленился и превращал поиски работы в какой-то злой фарс («Ну, не нашел я работу и что с того, что ж мне теперь, застрелиться?!»). Он, живя у сестер, много ел, пил, спал, нисколько не стесняясь такого неестественного для мужчины положения вещей и словно испытывая их терпение.
— Оля, гони его в шею, этого альфонса! — морщилась Лика, когда речь заходила о Викторе. — Сколько можно его кормить?
— Вот дадим ему еще один шанс, у него сегодня собеседование…
Но где собеседование, с кем, о какой работе вообще идет речь, Ольга и представления не имела. Виктор, выспавшись, позавтракав, одевался и уходил из дома. Возвращался поздно вечером, голодный, злой, набрасывался на еду, потом укладывался на диван перед телевизором. В такие минуты Ольге даже страшновато было подходить к нему и задавать вопросы — ясно же, что снова не повезло с работой.
А однажды поздно вечером, вернувшись из ресторана, она вошла в спальню и застала Виктора лежащим на кровати с открытыми глазами. Он лежал, как мертвец. Бледный, страшный.
— Витя, что случилось? Что с тобой? Ты заболел?
Но он молчал. Она теребила его, трясла за плечи, а он все продолжал молчать. И вдруг из его глаз покатились слезы. Это было неожиданно, учитывая характер Виктора, его природную мрачноватость, холодность и бесчувственность.
Она пытала его всю ночь, чтобы добиться, что же с ним случилось, пока он не наорал на нее: «Не твое дело, отстань!!!»
Ей бы тогда выставить его за дверь за грубость и неблагодарность, за все то, чем он начинал уже раздражать Ольгу и за что ей становилось все стыднее перед сестрой, но она не сделала это. Не смогла. Отчего-то ей тогда было важно, чтобы в ее спальне, на ее кровати обитал вот этот зверь. Чтобы кто-то дышал ей в затылок, обнимая ее и прижимая к себе. И дело было не в сексе, а в том тепле, которого ей так не хватало, в физическом, живом тепле, по которому она к тому времени уже успела истосковаться, живя без мужчины. Знать бы, какую цену ей придется заплатить за это странное, невыразительное, почти искусственное тепло. Уж лучше бы она тогда выбрала резиновую грелку с горячей водой! Или купила бы электрическое одеяло — дешевле и теплее.
— У тебя проблемы, я же вижу… — продолжала она теребить Виктора. Пока он не признался ей, что его могут убить за долги. Он рассказал историю о том, как когда-то, почти год тому назад он поручился за одного приятеля, хорошего многодетного парня, который одалживал деньги не в банке, а у какого-то конкретного человека («Он бандит, Олечка, он людей за долги убивает!»). Приятель этот исчез, вместе с женой и своим выводком, кажется, подался в Сургут, не расплатившись с долгами, конечно. И разыскать его невозможно. Вот теперь этот «бандит» хочет получить свои два миллиона рублей с поручителя, то есть с Виктора.
— Витя, ты дурак? — Ольга отпрянула от него, словно узнав, что он заразный. — Как можно было поручиться за кого-то?! У тебя мозгов совсем нет?
— Я так и знал…
Он, еще недавно лежавший пластом, без признаков внутренней энергии, почти мертвец, вдруг вскочил с кровати и принялся одеваться. Зло, судорожными движениями он надевал на себя рубашку, джинсы.
— И куда ты собрался? На улицу? Думаешь, там найдешь два миллиона? Ты в своем уме? Или, быть может, твоя бывшая жена расплатится с кредитором? Продаст ваших детей на органы? Вы, мужики, когда будете думать мозгами? И есть ли они у вас вообще?
Она от досады и злости, от бессилия, наконец, говорила чудовищные вещи и не могла остановиться. Мало того, что он нигде не работал, бросил свою семью, прибившись к первой попавшейся ему в парке женщине, жил за ее счет, бросал на пол мокрые полотенца в ванной комнате, не мыл за собой посуду, не убирал постель… Словом, вел себя, как урод, так еще и вляпался в этот невероятный долг!
