— Наличия отпечатков пальцев на месте преступления вам недостаточно? — съезжает на стуле он, расслабляя руки.
— Она умерла в моем доме. Там повсюду мои отпечатки, и не только пальцев.
— Как насчет свидетелей?
— Свидетелей чего?
— Побега с места преступления.
— Послушайте, а разве вы не должны начинать допрос с выяснения моей личности, паспортных данных? Вести протокол, в конце концов?
— Разве это допрос? — снова улыбается следователь. — Пока мы с вами просто мило беседуем, — обводит сальными глазками мои ноги и, чтобы лучше их разглядеть, отъезжает на стуле подальше от стола.
Спасибо Ире, ну и натерпелась же я с ее коротеньким платьицем.
— Кстати, что случилось с вашей обувью?
— Кстати, после предъявления обвинения вы, кажется, должны были начать допрос, — выуживаю из памяти полезные сведения, почерпнутые из какого-то учебника для юристов, а может из детективного романа. Без разницы, главное, чтобы написанное было правдой.
— Хорошо, — подкатывает стул обратно к столу он. — Допрос, так допрос.
Следователь берется за ручку и листок и, полностью погрузившись в кропотливую работу, мелким почерком исписывает половину страницы.
— Что это вы пишите?
— Как что? Протокол. Разве не этого вы хотели?
— Погодите, но я же еще ничего не сказала.
— Думаете, последние полчаса я беседовал сам с собой?
— Не знаю, с кем вы беседовали, но допрос еще не начался. Записывайте мои показания по ходу дела, а не вспоминайте, о чем мы беседовали. Свои мемуары я как-нибудь напишу без вас.
Следователь, явно с сожалением о проделанной работе, мнет листок и кидает в стоящую за моей спиной корзину. Бумажный шарик пролетает рядом с моим ухом. Если до этого я тратила все силы на изображение агрессии, то теперь у меня по-настоящему вскипает кровь. Следователь снова опускается над бумажкой.
— Можно я?
— Что вы? — гримаса раздражения на его холеном лице проявляет первые морщины.
— Буду вести протокол.
— Зачем?! — его глаза окончательно распахиваются, а брови ползут на лоб.
— Разве я не имею права записывать свои показания сама?
— Имеете, — встряхивает волосами он. — Только я не пойму, для чего вам это нужно? Когда протокол будет подписан, вы сможете указать на все неточности и потребовать внести дополнения.
— Когда пишу, мне легче вспоминается, — улыбаюсь следователю, всем видом показывая готовность сотрудничать.
Как же, внести изменения. Когда протокол будет подписан, все домыслы следователя станут неопровержимыми доказательствами моей вины.
— Пожалуйста, — он подталкивает листок ко мне. — Хотя нет, подождите. Вопросы я буду записывать сам. Не возражаете?
— Пожалуйста, — тем же жестом возвращаю бумажку.
— Паукова Дина Александровна, семнадцатого мая тысяча девятьсот восемьдесят девятого года рождения. Правильно? — снова подталкивает ко мне листок он.
— Да, — медленно вывожу каждую букву, — все верно.
— Кем вам приходилась убитая, Паукова Екатерина Олеговна?
— Приемной дочерью, — отдаю листок следователю.
— Падчерицей? — наносит ответный удар он.
— Разве это не одно и то же?
— Как вы к ней относились?
— Хорошо. Как могла, заботилась о ней.
— А она к вам?
— Не очень хорошо. Думаю, даже плохо.
— Почему?
— Наверно ревновала ко мне отца.
— Мысль избавиться от падчерицы пришла к вам спонтанно, или вы давно планировали убийство?
— Я ее не убивала.
— Ну конечно, — закатывает глаза следователь. — Она сама размозжила себе голову.
— Этого я не говорила.
— Тогда, если не вы, кто, по-вашему, ее убил?
Рассказать об Игоре? Какой в этом смысл? Следователь не только мне не поверит, но еще и постарается исказить мои слова и использовать их против меня же. Лучше держать язык за зубами.
— Не знаю.
— Вы бывали на месте преступления после убийства?
— Нет, — ложь во спасение.
— Искали там улики?
— Говорю же, нет.
— А каким-нибудь другим способом пробовали найти убийцу?
— Нет.
— Хорошо, — потягивается следователь, треща костяшками пальцев.
Кажется, он доволен. Плохой знак.
— Вы присутствовали на похоронах падчерицы?
— Нет, — на следующий вопрос, для разнообразия, надо ответить правду, — я о них не знала.
— Чем же вы, интересно, были заняты, если не поиском убийцы, что даже не слышали о похоронах собственной приемной дочери?
Теперь не падчерица, а приемная дочь.
— Я…
— Вы скрывались от следствия, вот чем! — переходит на крик следователь. — Вы были в бегах!
— Я не от кого не скрывалась, — отвечаю спокойным голосом. — Даже не знала, что меня ищут.
— Не знали о похоронах падчерицы. Не знали, что вас разыскивает полиция. Может, вы не знали, что убивать плохо? Незнание закона, солнышко, — наклоняется ко мне следователь, — не освобождает от ответственности.
— Я вам не солнышко, а Дина Александровна, и законы знаю достаточно хорошо.
— Может, мне с тобой поговорить вне закона? — упирается руками в стол он.
— Может, вам стоит записать этот вопрос в протокол? — скрещиваю руки на груди и откидываюсь на спинку стула.
— Значит, вы утверждаете, что не убивали Паукову Екатерину Олеговну? — садится на место и тяжело вздыхает.
— Утверждаю.
— В таком случае, для чего вам понадобилось убегать из дома в предполагаемое время преступления?
— Вы правы, из дома я убежала, но Катя в это время была еще жива.
— В побеге значит, вы признаетесь, а в убийстве нет. Хорошо. Если вы не убивали падчерицу, зачем вам понадобилось убегать из дома?
— Меня избил муж.
— Насколько я знаю, в это время ваш муж был на работе.
— Да. Я дождалась, пока он уйдет на работу и ушла из дома.
— Вы не ушли, вы убежали. Для чего такая спешка?
— Я сильно нервничала и больше не могла оставаться в этом доме.
— Тогда почему не ушли следом за мужем, а задержались белее, чем на полчаса?
— Хотела закончить домашние дела.
— Хотела закончить домашние дела… Так вы называете убийство падчерицы?
