Но Жорик все еще мечтал, что сынок вырастет, поумнеет, и они вместе будут мыть машины, потом вместе пойдут в ресторан… Сын – это всегда компания. Подойдет, хлопнет по плечу, скажет:
– Ну что, батя? Пойдем, вмажем с устатку?
«Батей» Гришка его так никогда и не назвал. Даже папой. Говорил всегда: отец. Как стало казаться Жорику, Гришка никогда и не был ребенком. Маленький-маленький, и вдруг – бац! Победитель и неоднократный призер Олимпиад! Видать, в мамку пошел, умный.
«Родила, сука… – скрипел зубами Схованский. – Чужака, такого же, как сама». Ибо с сыном, как и с женой, ему говорить было не о чем. Это они могли болтать часами, а порою на своем, «птичьем» языке. Жорик понимал, что это ему назло.
– Папка тупой, да? – набычившись, говорил он. – Только папка всех вас кормит!
Именно поэтому Гришка и уехал.
– Я сам на все заработаю, – сказал он, как взрослый. – А от этого мне ничего не надо.
«Этот» имелся в виду отец.
Отъезду сына в Америку Жорик несказанно обрадовался. И тут повезло! Схованский всерьез опасался, что Гришка помешает ему пить. Сын всегда был на стороне матери. Отца же он откровенно презирал. Пока был маленьким, смотрел исподлобья, как волчонок, когда слышал «сука драная». А классе в девятом подошел и посмотрел прямо в глаза:
– Мать не трогай, понял?
Так и сказал, по-взрослому, не маму, а мать. И Жорик понял: это не шутки. В следующий раз Гришка уже не скажет, а двинет. Глянув внимательно на сына, который был уже на голову выше и шире в плечах, Схованский испуганно примолк. Лишь ночью, в подушку, прошипел:
– Родила, сука… Защитника себе.
Но друзьям он Гришку всегда хвалил. Вслух гордился его успехами.
– Никаких денег не жалею! Учу за границей! В классе – дети таких шишек, что вам и не снились! И мой ничего, не тушуется! Знай нас, Схованских!
И друзья одобрительно говорили:
– Молодец, Жорик! Мужик!
«Век бы ты не возвращался из-за своей заграницы, сынок», – мысленно добавлял Жорик. И словно накаркал.
Узнав, что из Европы, до которой рукой подать, Гришка перебирается за океан, в Америку, Жорик Схованский приободрился. Вслух сказал:
– Это дело!
А мысленно: «Вали, вали. Там вас ждут, таких умных». Жена плакала, а Жорик втайне ликовал. Теперь его мечта была совсем близко.
Вообще, мечтать он не умел. Была когда-то мечта: полный бар. Вот чтоб зашел он в комнату, открыл заветную дверцу, а там! И тебе виски, и дорогой коньяк, и ром… Где-то на роме мечты Жорика и заканчивались. «Ну, еще пиво. Залейся!» – мысленно добавлял он и мечтать прекращал.
Эта его мечта, сама по себе очень мелкая, довольно быстро осуществилась. Еще когда Жорик работал в автоколонне, ему несли алкоголь, в том числе и импортный. Руки-то у Жорика были золотые. Даже учитывая тот факт, что Схованский щедро делился с друзьями, заветный бар образовался в первый же год.
Настоящая мечта появилась, когда уехал Гришка.
«Вот бы и бабу куда-нибудь спровадить», – мечтал Жорик. Если раньше он мучил жену бесцельно, то теперь делал это вполне осознанно. Поскольку, как и большинство алкоголиков, он был человеком безвольным, то мечтал, чтобы жена сама куда-нибудь делась. Собрала бы вещи и ушла. Исчезла. А потом подала на развод. Но – сама. Потому что большинство алкоголиков не только безвольные, но и ленивые. Да, они могут вкалывать весь день в ожидании выпивки, но нагрузка для мозгов – это для них чересчур. Тем более нагрузка длительная, растянутая во времени. Потому что развод и дележ имущества – процедура долгая и утомительная. Надо куда-то идти, писать какие-то заявления, потом что-то доказывать в суде.
И Жорик нарочно доводил жену, просто-таки терзал. Сын был далеко и теперь не мог ему помешать. Жорик прекрасно знал, что жена жаловаться не будет. Зачем портить сыну настроение? Гришка на пути к американской мечте. И мать его всячески поддерживает, говоря, что в Москве и в семье все нормально.
– Как отец? – каждый раз спрашивал Григорий. – По-прежнему пьет?
– Сейчас уже меньше, сынок, – врала жена.
Жорик слышал это своими ушами. Они говорили по-русски, видимо для того, чтобы сын не забывал родной язык. Теперь вся жизнь Схованского-младшего – это была сплошная языковая практика. Невеста-иностранка, новые американские друзья, лекции на английском, американец-босс. А вот по-русски Григорий мог поговорить теперь только со своими родными. Домой он приехал лишь один раз, сказал, что очень дорогие билеты. По лицу сына Жорик видел, что от родины тот отвыкает. Смотрел с удивлением на забитые машинами улицы города, в котором родился, еще с большим удивлением слушал вечерние новости. Чем сложнее были отношения между двумя странами, находящимися на разных материках, тем больше была пропасть между Григорием Схованским и его родиной. Вернее, страной, которая числилась родиной в его паспорте.
– Как вы здесь живете? – удивленно спрашивал он.
Слишком большая разница была в том, что говорили с экрана телевизора здесь, в России, и как те же новости преподносились в Америке. Жорик со своим беспробудным пьянством невольно помог сыну сделать выбор. Грегори Схованский предпочел Америку, лишь бы находиться подальше от отца. Теперь от семейных проблем его отделял океан.
Что касается жены, Жорик мстительно ее к сыну не отпускал.
– Не нравится – разводись! – говорил он в ответ на жалобы и просьбы, соскучилась, мол. – И вали хоть завтра в свою Америку!
Да, он был человеком добрым. Но из каждого правила есть исключения. Именно таким исключением для Жорика Схованского стала его жена. На нее никакие правила не распространялись. Жорик сам не понимал, что он к ней чувствует. Ненависть? Это как-то… Однозначно, что ли. Нет, это чувство, вернее, целая гамма чувств, гораздо сильнее, чем просто ненависть. Ведь эта сука отравила всю его жизнь! Разве такую жену он хотел?!
Он хотел дом – полную чашу. Хлебосольную хозяйку, которая привечала бы его друзей, а не отваживала бы их. Думаете, охота в пятьдесят лет шататься по кабакам? Пить бог знает где и бог знает с кем? Не мальчик уже.
– Ни хрена ей не отдам! – говорил друзьям Жорик. Тем немногим, что еще оставались в строю.
– И правильно! – поддерживали те. – Сын захочет – позаботится о ней.
То, что Гришка не захочет ничего из его имущества, Схованский предполагал. Вот зараза! Жена то есть. Наследство оставить некому!
«А ведь я еще не старый, – прикидывал он. – Подумаешь, полтинник!»
Когда Жорик со сломанным бедром загремел в больницу, обследование показало, что он абсолютно здоров. И готов к воспроизводству. Второй раз он на эти грабли ни за что не наступит. Не позволит себя «поймать». Вот за то, что эта сука драная его обманула, она не получит ни гроша.
«Делась бы она куда-нибудь, – мечтал Жорик, прихлебывая виски и косясь на соседнее кресло. – Эх, и зажил бы я! Никто бы меня отныне не попрекал, что я много пью, не пилил бы, не капал бы мне на мозги. Что хочу, то и делаю! Вот была бы житуха!»
