Ольгин вздохнул.
— Господи, Виталий, вы же профессионал! Как можно покупаться на такие банальные разводки?
— А бедность, уважаемый Алексей Георгиевич? Знаете, что такое бедность? До чего она может довести?.. Да какая бедность — нищета!.. Отчаяние, тоска, злоба на себя и весь мир! Я, капитан спецназа Виталий Карагодин, у каких-то китайцев на посылках!
Эх, ты, историк, мелькнуло в голове Ольгина. Мог бы знать, что здесь, в Париже, не капитаны спецназа, а потомственные российские князья в такси работали да в ресторанах на потеху публике музицировали.
— Мне тут, знаете, — зло прищурил глаза Карагодин, — тоже иной раз очень хочется, как тем арабам из предместий, что-нибудь поджечь. Закатить такой погромчик покруче.
— Не вздумайте, — холодно остановил его Ольгин. — Арабов-то простят, им еще денег за это выделят — на социальную адаптацию. А вам отвесят по полной программе.
— Да знаю я все! Задолбали господа французы своей политкорректностью!.. Но организация эта, куда меня Тарас потянул, авторитетная. Тарас мне намекнул, что здесь за ней стоят серьезные спецслужбы. И деньги у них есть, и штаб.
— Так вы уже туда вступили, что ли?
— Прохожу испытательный срок. Тарас меня рекомендовал, сейчас они наводят обо мне справки. Объяснили, что и в Москве у них есть люди, через которых они достанут любую информацию. Ну, мой послужной список должен их устроить, я думаю. Тарас говорит, у них там полный интернационал — украинцы, прибалты, кавказцы, арабы… В общем, это что-то вроде «Иностранного легиона»…
— Если хотите моего совета, Виталий, — без всякой улыбки сказал Ольгин, — то завязывайте вы с ними к черту, пока не влипли в какую-нибудь грязную историю.
Карагодин в ответ невесело усмехнулся. Ясное дело, уже взял какие-то деньги, а потом этот Тарас объяснил ему, что у них там действует знаменитое бандитское правило — за вход рубль, а за выход десять. А может, выхода и вовсе нет. Не предусмотрен.
— А ведь я книгу мечтал написать, у меня и темы есть хорошие…
Каргодин поник головой, нахохлился. Вот тебе и гордый капитан спецназа!
Но уже через мгновение Карагодин ухарски махнул рукой, посмотрел на Ольгина с вызовом. Русский человек во всем своем великолепии. Я царь, я раб, я червь, я бог… И все вместе, и все тут же, и все в одном лице.
— А может, и правильно все! Денег срублю, уеду на какие-нибудь теплые острова и засяду там за роман из российской истории! Я такие сюжеты накопал. Мне же только начать, а там бы пошлопоехало.
Ну да, молочные реки, кисельные берега, золотая рыбка, исполняющая все желания, и конек-горбунок тут же под окном бьет в нетерпении копытом… Эта извечная русская мечтательность, ни на чем, кроме беспечности и веры в чудеса, не основанная.
— Вы извините, Виталий, я уже опаздываю. Но то, что вы рассказали и близко не стоит с «Иностранным легионом».
— А вы сюда, в Париж, надолго?
— Думаю, что ненадолго. В крайнем случае, до пятницы.
— А можно я вам позвоню? Мне бы так хотелось с вами про свои замыслы о романе поговорить. Может, посоветовали бы что… Мне толчок нужен, Алексей Георгиевич. Я от одного сюжета к другому бросаюсь и никак не могу остановиться. Если бы вы мне сказали — пиши вот про это, я бы вам сразу поверил.
— Виталий, давайте мы так поступим, — чуть устало сказал Ольгин. — Диктуйте мне свой телефон, я позвоню вам сам, когда выясню, как у меня тут дела складываются…
Карагодин поначалу, судя по насупившемуся лицу, решил обидеться, но потом справился с собой и продиктовал номер мобильного.
Скутер выскочил из тьмы улочки прямо в тыл обороняющейся от погромщиков полицейской группы. И водитель, и седок за его спиной были в шлемах с затемненным стеклом. Скутер резко затормозил и развернулся к полицейским боком. Полицейские его не заметили — все их внимание было приковано к беснующейся среди горящих автомобилей толпе, из которой летели камни и бутылки с зажигательной смесью…
Человек, сидевший за спиной водителя скутера, поднял двуствольное ружье, лежавшее у него на коленях, и дважды пальнул прямо в стражей порядка, которые, судя по всему, даже не расслышали звука выстрелов в невообразимом шуме, царившем на площади. Но один из них схватился за плечо, а потом ничком свалился на старинную булыжную мостовую.
Стрелок без всякой спешки перезарядил ружье и снова разрядил оба ствола в полицейских. После этого скутер круто развернулся и пропал в темноте, которая казалась непроглядной рядом с площадью, где адским пламенем вспыхивали все новые и новые машины… Темнокожие подростки, захлебываясь от ненависти и подстегиваемые ощущением безнаказанности, забрасывали полицейских камнями, громили железными прутьями все, что попадало под руку.
Ольгин смотрел на битву, которую демонстрировали на экране участникам антиэкстремистской встречи, как профессионал. Все его симпатии были, конечно, на стороне полицейских. Он слишком хорошо знал, каково это — стоять против обезумевшей от злобы толпы, которая ненавидит тебя до умопомрачения и, будь ее воля, разорвала бы тебя на кровавые куски… И еще он видел, что полицейские тут заложники политики — они связаны приказом быть максимально осторожными, чтобы их нельзя было обвинить в неоправданной жестокости или неоправданном применении силы. Они вообще выглядели пришельцами иных миров и времен в своих черных рыцарских доспехах и шлемах с прозрачными забралами. То ли космонавты из будущего, то ли крестоносцы из сумрачного Средневековья. Кому что нравится, подумал Ольгин. Либо так будет выглядеть надвигающееся будущее, либо все стремительно и неумолимо возвращается в прошлое. И попробуй отыскать между ними много различий…
Площадь на экране теперь была освещена ярко, как сцена. И уже на другой улице, выходящей на нее, появился еще один скутер с двумя седоками в масках. Маневр был все тот же — скутер выскочил за спинами полицейских и на секунду остановился. Правда теперь, эти партизаны были без дробовика, но зато в руках у сидящего сзади были две бутылки. Он тут же швырнул их в полицейских. На сей раз им повезло — бутылки не долетели и разбились об автобус, который тут же вспыхнул, как спичечный коробок. Если бы зажигательная смесь попала на полицейских, никакие доспехи не помогли бы…
Потом красивая дикторша строгим голосом доложила, что большинство участников беспорядков — подростки из неблагополучных районов, в основном дети иммигрантов из Африки и арабских стран. Но проблему нельзя назвать этнической и расовой. «Эти подростки выходят протестовать не против других национальностей, а против государства вообще! Они не признают его власть, разрушают все, что символизирует государство. Они нападают даже на пожарных!.. Но главный объект их ненависти — полиция. Власти недооценивают непонимание, существующее между национальными меньшинствами и полицией…» Затем министр юстиции, заявил, что «беспорядки носят организованный характер. В происходящем видна организованность, присутствует стратегия и гибкая тактика. Если бы я был в состоянии ответить на вопрос, кем они организуются, то эти люди уже сидели бы в тюрьме. Способы действия этих организованных банд неоспоримо указывают на наличие координации между ними…»
