Выслушав всех свидетелей, суд перешел к прению сторон.
Обвинитель Пенский говорил, что суд имеет дело с извращенной натурой, не желавшей отделять добро от зла, так как чиновник Ивашкевич, женившись на ней, вырвал ее из нищеты. «Такие не останавливаются ни перед чем, чтобы избавиться от ненавистного мужа. Их следует удалять из общества как вредные и опасные элементы», — подвел итог обвинитель.
В свою очередь адвокат Адамов доказывал, что Людмила Ивашкевич, убивая мужа, «пребывала в чаду», ибо она — «само страдание». «Это нравственно убитый человек, — восклицал адвокат, обращаясь к присяжным. — Она тонет в море житейской грязи. Так не осудите же тонущую мать двоих детей!»
Присяжные заседатели долго совещались, перед тем как вынести свой вердикт. В итоге вину за покушение на отравление чиновника Ивашкевича они целиком возложили на умершего Берзинга, а виновной в убийстве своего мужа Людмилу не признали, посчитав, что она действовала в состоянии аффекта. Поэтому судье ничего не оставалось делать, как вынести мужеубийце оправдательный приговор.
«Присутствовавшая в зале многочисленная публика встретила приговор громкими аплодисментами», — отмечали столичные газеты.
Больше Викентию Владиленовичу никаких сведений о судьбе Людмилы Ивашкевич обнаружить не удалось. Однако своя версия происшедшего у него сложилась. На его взгляд, все объясняла отмеченная во время «испытания» в больнице страсть Людмилы к соседке по палате. У нее явно имелись лесбийские наклонности, возможно, развившиеся в результате перенесенного в детстве насилия со стороны мужа. Скорее всего, мужчин она не выносила и долгие годы готовила план — расправиться с мужем. И пылкого Берзинга она просто соблазнила, чтобы сделать из него убийцу ненавистного старика. Однако Берзинг не оправдал ее надежд, он не смог расправиться с ним сам, не смог найти наемных убийц. Тогда она уговорила его найти подходящий яд, но он и этого сделать не смог. Поэтому она сдала его сразу и без всякой жалости. Ни о какой страстной любви, как отмечали полицейские, там не могло быть и речи.
«Половой ненормальностью» легко объясняется и убийство мужа. Видимо, старик Ивашкевич обнаружил пристрастие Людмилы к женскому полу, по тем временам, когда и женщина-врач была в диковинку, это давало ему возможность легко расправиться с ней — отлучить от детей, лишить наследства, засадить в сумасшедший дом. Видимо, этим он и грозил ей, и тогда она взяла в руки его собственный револьвер…
Воспоминания об этом старинном деле и вызвали у Багринцева желание подробнее изучить дело Тишиной. Уж очень соблазнительны и поразительны были некоторые совпадения. Неужели женщина могла просто так, только из обиды, начитавшись книжек, решится на убийство мужа, и целый год хладнокровно подсыпать ему яд и с любопытством ожидать, когда тот начнет действовать? Может быть, все-таки сообщник? Любовник?..
Но ничего накопать на Антонину Тишину не удалось. Тихая домохозяйка, у которой, кроме двух подруг, и знакомых-то не было. Даже муж ее, довольно-таки неприятный тип с солидным пивным животом, ничего плохого сказать про нее не смог. И в то, что она хотела его отравить, долго поверить не мог.
— Слушайте, а как вы себя чувствуете? — спросил, глядя на его красную физиономию, Багринцев. — Все-таки она вас год мышьяком кормила…
— Да вроде ничего, нормалек. Она, дура, не учла, что у нас семья вся такая… кряжистая. Мы — как дубы. В нас, чтобы завалить, надо ведро отравы влить, — хохотнул Тишин.
Он выглядел таким довольным собой, что Викентий Владиленович решил на всякий случай заглянуть в его медицинскую карту. Может, анализы что-то покажут. Ведь бывает так, что человек чувствует себя хорошо, а анализы выявляют тайную хворь. В поликлинике врач, изучив карту Тишина, сказал, что никаких поводов для тревоги нет, анализы нормальные, наоборот, он за последний год прибавил в весе. Правда, были год назад жалобы на ослабление потенции, но с тех пор новых уже не поступало. «Впрочем, вы же понимаете, — сказал врач, — мужчины не любят о таком…»
Через день Багринцев вызвал Тишина еще раз. Рассказал о визите в поликлинику. И о том, что вчера к нему заходил адвокат его жены, который обратился к специалистам в области гомеопатии, и они дали ему заключение, что в крайне малых дозах мышьяк не только не является ядом, но и может, напротив, оказать благотворное влияние на здоровье.
Тишин тяжело задумался.
— Слушайте, а что у вас с женой год назад произошло? С чего вы стали на нее руку поднимать?
— А-а…
— Ну, а все-таки?
— Понимаете, товарищ следователь, понял я, что не тянет меня к ней… Не получается ничего. Да если бы только с ней!.. Ну, я и вбил себе в голову, что ослабел я, как мужик, из-за нее…
Багринцеву вдруг пришла в голову шальная мысль.
— А сейчас как?
— С этим делом? Сейчас порядок. Проверил и не раз! — гоготнул Тишин.
И вдруг уставился на следователя, что-то ворочая в мозгах.
— Вы что, хотите сказать, что это Тонька меня? Своей отравой вылечила?
— Не знаю, я не специалист, но совпадение по срокам — полное…
— Ну, Тонька, ну, ведьма!..
Вернувшись из суда, Моторина заглянула к Багринцеву.
— Радуйся, дали твоей отравительнице условный срок. Доволен?
— Да я тут при чем?
— Притом. Адвокат только и говорил, что она мужа от импотенции вылечила! Теперь такое начнется!
— Да что начнется?
— А то, что все бабы в городе начнут своих импотентов мышьяком выхаживать. Только как Тишина жалеть не станут — сыпать будут от всей души!
1987
Первая кровь
За бетонным забором базы подготовки ОМСДОН — Отдельной мотострелковой дивизии оперативного назначения — шумел глухой таежный лес. На полигоне шли обычные занятия. Бойцы ползком преодолевали водно-грязевые препятствия, бросались в полосы огня, метали ножи и топоры в движущиеся силуэты, крушили ладонями кирпичи и доски-горбылины…
Подпрыгивая на колесах, подскочил и затормозил юзом газик. Из машины вылез костистый полковник в каракулевой папахе и заорал во все горло:
— Старший лейтенант Карагодин, ко мне!
Высокий светловолосый боец, готовившийся метать топор, обернулся, недоуменно вытер ладонью грязное лицо и подошел к полковнику.
— Значит так, Карагодин… В соседней области групповой побег из зоны. Человек двадцать… Напали на охрану, разоружили — и ушли. С оружием, — многозначительно поднял палец полковник. — Так что поднимай своих, брать их надо, пока не натворили дел.
— Из зоны? Зэки? — удивился Карагодин. — Мы-то тут при чем?..
— Разговоры отставить, товарищ старший лейтенант! — оборвал его полковник. — Это приказ! Сбежали убийцы, насильники, прочая шваль… Трех охранников зарезали! У них сейчас автоматы, знаешь, сколько они пацанов из лагерной охраны положить могут?.. А если до поселка какого доберутся? Сколько они там женщин и детей перестреляют? Так что… Или сдаются всей бандой, или… Жалеть этих зверей не за что, ясно?.. Людей своих не подставлять. Понял?
