В юстиции свой столп имеется,
И в юридическую пашню
Идеи Ваши густо сеются.
Я не боюсь упреков ложных, —
Завистников не обуздать:
В науке — основоположник,
Вы наш сэнсэй — что ж тут скрывать?
Профессор, доктор, академик:
Видны давно России всей.
Вы рядом с нами и — над всеми,
Простой российский корифей.
Учусь у Вас который год
Уменью видеть суть проблемы,
(Не нарушая строй поэмы,
Скажу: какой идей полет!)
Державный государствовед,
Достав из недр архивной пыли
Традиции прошедших лет,
Меня на труд Вы вдохновили.
И я признать все это рад,
Ведь правда гордость не уронит,
Средь равных первый Вы собрат,
Я ж с благодарностью — в поклоне.
Вот так с поклонной благодарностью я и сегодня склоняю голову перед памятью человека, образ которого был огнен и смиренен, а дух солнечен и целен.
2011
Грозный баловень судьбы, или По законам своего времени
По многолетней привычке в одну из суббот я заглянул в книжный магазин «Москва». Там в букинистическом отделе среди множества книг вдруг сразу бросился в глаза массивный, густо коричневый том в тяжеленном, словно бронированном, переплете.
Я узнал его сразу. «Настольная книга следователя», изданная в 1949 году, где среди трех авторитетных членов редколлегии и авторов был Лев Романович Шейнин. В свое время эта книга многому меня, начинающего юриста, научила. Самое поразительное — она и сегодня по отзывам многих практиков не потеряла актуальности. Разумеется, тут же вспомнил о Шейнине и подумал, без него в те годы такой труд не мог обойтись!
Лев Романович Шейнин был человеком с необычной биографией и удивительной судьбой. Он занимал тогда мои мысли еще и потому, что я работал над романом-хроникой о Нюрнбергском процессе, а Шейнин в нем участвовал, и даже был втянут в серьезную интригу, которая потом обернулась для него самого весьма печальным продолжением…
Человеком Лев Романович, конечно, был незаурядным. Многое успел сделать, многое пережил. Вот только исповедоваться — ни публично, ни в частных разговорах — никогда не желал, до конца дней своих хранил молчание о делах минувших. Что ж, чем оборачивается блуд словес, Лев Романович хорошо представлял, ибо был посвящен в правила игры, существующие в обществе, в котором он жил, и сам неукоснительно их соблюдал. И когда знаменитый актер Василий Борисович Ливанов, в 60-х годах прошлого столетия, едва прикоснувшись к истории его жизни, и будучи поражен услышанным, предложил написать Шейнину мемуары — это будет бестселлер! — тот посмотрел на него так «будто в первый раз видел» и только негромко сказал: «Васечка! Вы что, с ума сошли?!»
Шейнин не считал возможным предать гласности тайны былых времен даже в ту пору, когда был к небу ближе, чем к земле. Он все равно молчал. Но и пружину молчания время от времени история приводит в движение…
О Льве Романовиче я говорил со многими — коллегами, друзьями, которых было не счесть, просто знакомыми, и людьми, которым случайно довелось встретиться с ним на жизненном пути. И что-то из тайн, хранимых этим человеком, становилось более или менее понятным. Пусть не в деталях, а в виде общей картины. Весьма разнообразной и поучительной.
На работу в прокуратуру после Гражданской войны его, семнадцатилетнего студента литературного института, просто мобилизовали по комсомольской путевке только потому, что там некому было работать. И он, пылкий провинциальный юноша, мечтающий о литературной славе в столице, без всякой подготовки становится следователем, получает право арестовывать людей, отдавать их под суд, распоряжаться судьбами человеческими. И одновременно сталкивается с самыми темными и грязными сторонами жизни, с пороками и жестокостью, превосходящей порой все фантазии, доступные молодому человеку. И все это в условиях «обострения классовой борьбы», когда любые собственные промахи и даже проступки ничего не стоит оправдать «классовым чутьем» и «революционным сознанием».
И в этой ситуации сообразительный, умеющий мыслить и сопоставлять факты Шейнин, скорострельно окончивший юрфак МГУ, становится настоящим профессионалом следствия. Это замечают и достаточно быстро назначают следователем по особо важным делам. Мало того, он не забывает о литературных пристрастиях и начинает публиковать в журналах рассказы, написанные на основе тех конкретных дел, которые он вел. Уже через несколько лет появляется ставшая знаменитой книга «Записки следователя». Было ему тогда 24 года. А спустя год Шейнин пишет… учебник по криминалистике.
Его жизнь складывается на редкость удачно — карьера, литературная слава… Чего еще желать?
Но у каждого времени свои законы.
В 1934 году его привлекают для участия в расследовании убийства Кирова. Шейнин становится помощником Прокурора СССР Вышинского, он работает на всех процессах того времени, участвует в разоблачении бесчисленных «врагов народа», руководствуясь порой совсем не теми методами следствия, которые сам описывал в учебнике криминалистики. Это, надо полагать, спасло его самого от участи многих прокуроров, немалая часть которых в те годы, тоже попала под каток репрессий, но, наверняка, сказалось на его отношении к жизни. Вероятно, именно тогда он понял, что есть вещи, о которых ему лучше не говорить никому и никогда. Тем более что и сам он в 1936 году был арестован, его подержали недолгое время в лагере на Колыме, а потом оправдали и вернули на службу. Это было суровое назидание, которое он запомнил на всю жизнь.
Шейнин возглавил следственный отдел Прокуратуры Союза ССР в 1935 году и руководил им более 12 лет. Он вел тогда жизнь баловня судьбы. Получал награды, выпускал книги, по его пьесам и сценариям ставили спектакли и фильмы. Одновременно этот грозный баловень раскрывал громкие уголовные дела, а при надобности по указанию свыше сажал в тюрьмы людей, устраивал по ночам допросы с пристрастием.
Жил он широко и роскошно, сполна пользовался всеми благами, которые ему предоставляли служба в прокуратуре и литературные занятия. Имел машину, великолепную двухэтажную дачу в Серебряном бору, был женат, но это не мешало ему заводить связи с другими женщинами. Как говорили про таких руководителей, был жизнелюб.
Его книги издавались огромными тиражами. Я и сам в молодости читал их взахлеб. Правда, наиболее придирчивые сотрудники правоохранительных органов поговаривали о них с иронией. В реальности, мол, все выглядит иначе, факты изменены, сюжеты подогнаны под жесткую схему… Конечно, это так. Но, во-первых, это все-таки не отчеты о реальных делах и не комментарии к кодексам, а литературные работы. А во-вторых…
Сегодня, конечно, трудно поверить в раскаявшихся «воров в законе», которых он описывал. Тех самых, которые в едином порыве приходят в милицию, чтобы начать новую, честную жизнь. Как и трудно представить себе всех абсолютно безупречных и честных работников НКВД и МВД, думающих только о выполнении воспитательных задач, поставленных партией и правительством…
