В духовке времени подрумянилась еще одна булочка.
— Ну что, четко, — выдавил Торкиль. — Чужие, значит?
Бэби кивнула. Она тоже не рассчитывала, будто ответственность или обязательства ее привлекут. Чем бы ни были. Судя по всему, они — как это самое, как его там, ну да — эти самые отношения. То есть — не очень рокенролльно, как ни верти. Слишком много слогов, во–первых. Она показала на компакт–диск–плейер.
— Мне нравится музыка, — дружелюбно заметила она.
— Да? — сказал Джейк, необъяснимо возгордившись, будто сам был к ней причастен.
— Полностью. Потому мы и здесь.
— Здесь? В этом доме? Из–за «Трех»? — Джейк был в замешательстве. Не говоря уже об отказе.
— На этой планете. Из–за рокенролла.
— Четко! — сказал Тристрам. Рыжая что — облизывается на него? Возмутительно. А возмутительность в девчонках Тристрам обожал. У него просто глаза разбегались.
Пупсик тем временем приглядывалась к Сатурне и Небе. Вот кого она бы назвала Объектами Похищения. Ням–ням.
— Значит, — высказался Джейк, — мы все тогда идем в «Сандо»?
— «Сандо»? — переспросила Ляси. — Это локальный локус секса, наркотиков и рокенролла?
— Э–э, смотря как определять секс, наркотики и рокенролл, наверное, — развеселился Джейк. — Но да, полагаю, это он.
— Мне нравится эта девчонка, — прошептал Торкиль Тристраму. — Чокнутая, как не знаю.
— Мне она первому понравилась, — прошептал в ответ Тристрам. — И я, — добавил он, —первым ее увидел, а это кое–что да значит.
Ляси довольно ухмыльнулась. Она положит их обоих себе на тостик. Чем бы, к ебеням, этот самый тостик ни был.
— Газуем, — предложила она.
Газование не вполне описывает то, что произошло следом.
Во–первых, Сатурна и Неба скрылись внизу, дабы заново навести себе брови. Затем Джейк и близнецы отправились на смутные, эпические и пересекающиеся друг с другом поиски носков, кои включали в себя заглядывание под подушки, перемещение телевизора, хватание за верх холодильника и обыск буфетов, где жили сухие завтраки и арахисовое масло. Поиски также влекли за собой неудобства для целых сообществ насекомой жизни, вынуждая пауков, тараканов, а также несколько видов муравьев к бегству из их традиционных отечеств. Мальчиков же вынесло на мелководье небольшого дворика, в омуты мусорного чулана и наконец, когда они уже исчерпали все остальные возможности, — в высь их собственных комнат.
Оставшись сами по себе, девчонки с интересом изучали пейзаж. Бурорама, отметила про себя Бэби. Она не вполне ожидала, что хабанера — хибара, или как там ее — Джейка будет выглядеть так. А ожидала она чего–то поколоритнее, покинетичнее, может — с меняющимися перспективами, ибо все свои представления о том, как живут рокенролльные мальчики, почерпнула из сцен в интерьерах музыкальных клипов. Ее это больше дезориентировало, чем разочаровало, но ей пришло в голову, что, несмотря на все случившееся минувшей ночью, Джейка она, почитай, и не знала вообще. Она слишком распустила язык? Может, следовало больше расспрашивать его о нем же.
— Неплохая была бы идейка, — пробурчала Ляси, прочтя ее мысли. — Особенно если учесть, что ты так на него запала и все такое.
— Отъебись, кобла, — ответила Бэби.
— Что это с вами такое? — спросила Пупсик, вообще–то не очень желая знать. — Эй, врубитесь–ка в эту цыпу. — И она показала на плакат Кайли Миноуг, присобаченный к деревянной панели. — Где–то я ее уже видела. Интересно, кто это?
— «Собачий шиповник»
[74]
помнишь? — подсказала Бэби. — Она была трупом.
Бэби взяла бонг и отхлебнула мутной воды. Странно, подумала она. Даже наркотики у них бурые. И ей внезапно явилось виденье бежевых ультразамшевых дельфинов в рыже–коричневом море у шоколадного пляжа.
Пупсик подобрала барабанную палочку и стукнула по установке Торкиля.
— Хватит уже ойойкать херню всякую. Я хочу делать чумовую музыку, зеленки. Давайте не будем забывать основного сюжета. А основной сюжет, с моей точки зрения, — это рокенролл.
Пупсик была сфокусирована, как космический телескоп Хаббла. Может, она и бросалась в глаза меньше остальных, но именно она следила за тем, чтобы делалось дело. Конечно, это Бэби и Ляси пришла в головы мысль сбежать на Землю, но эй — кто разработал способ угнать космолет? Кто надыбал топливо, скажите вы мне? Ляси оттяжница, и Пупсику она довольно–таки нравилась, но она такая несобранная. Бэби, со своей стороны, постоянно загорается, только подолгу это не длится. Пупсик предсказывала Джейку еще, ну, дня два, неделю максимум. Более того, Пупсик знала, что Бэби и Ляси могут хотеть стать рок–звездами, пока с выпаса коровы не придут — что бы, к ебеням, это ни значило, — но если их не понукать, они даже к инструментам не притронутся. На самом деле, сей недостаток они разделяли с большинством землян, которые хотели быть рок–звездами, но этого Пупсик знать не могла.
Вспомнив про то, что она как–то углядела в видеоклипе, Пупсик отложила палочки и взяла Тристрамов бас. Подняв инструмент над головой, она уже собиралась расколотить его о подлокотник дивана, когда в гостиную снова забрел сам Тристрам.
— Эгей эгей эгей! — воскликнул он. — Полегче с оборудованием, чужая девчонка. — Он освободил ее от баса. — Ненаю, как там на вашей планете, но тут басы стоят кучу баксов.
Пупсик в раздражении закатила глаза. От Бэби и Ляси у нее живот сводило, да и земляне оказались не слишком веселыми. Она плюхнулась в бобовое кресло как можно тяжелее для такого легкого тела.
— ТОСКА, — объявила она. — ТОСКА, ТОСКА, ТОСКА.
Ляси это показалось истерически смешным. Закинув голову, она развернула волну ксилофонного хохота. Музыка ее веселья плясала по всей комнате, швыряла себя в углы и отскакивала от стен. В конце концов она ослабла, смягчилась, замедлилась и сплела свою трепетливую дорожку обратно к хозяйке. Втянув музыку ноздрями, Ляси испустила еще одну руладу. Этот акт хохота удлинил ее крепкую красивую шею, а симпатичный округлый животик и полные груди заставил колыхаться и рваться из–под хлопкотканой футболки. Антенны ее дрожали в чувственной массе рыжих волос.
Видя, как она смеется, слыша извивы ее тела, Тристрам так заворожился, что совершенно забыл об угрозе Пупсика его басу. В уме он прижимал губы к почти прозрачной коже на шее Ляси, покусывал нежные раковины ее изумрудных ушей, обмахивал зеленеющие почки ее сосков языком, прижимался к ней всем телом, жал ее попу, мужал в ее попе…
Торкиль, вовлекшийся в комнату, как раз когда Ляси начала смеяться, был поражен сходным же манером. Его мысленный взор извращался в видении: вот он хоронит свое лицо в ее сладких мохнатых подмышках, поглощает плоть с ее бока и животика в неистовстве крохотных любовных укусов, а затем ныряет носом, ртом и языком в складки ее пизды, которая будет влажна, как не знаю…
