Бэби стояла, зачарованная представлением Ляси и реакцией близнецов на него: они надежно займут ее на некоторое время, Бэби в этом была уверена, — как вдруг —
Ляси пукнула.
Недавно потребив половину тостера, целую фондюшницу (включая вилки), горсть шариков от подшипников, бо́льшую часть автомобильной оси и электрический консервный нож — не говоря об игле шприца и ложечке от капуччино, — Ляси не ограничила свою флатуленцию обычным треугольным тинь–тином. Если смех ее был пикантно ксилофонен, пук ее стал отпадной фугой. Гармоническая вязь трубоидов, тромбоноидов и тимпаноидов, дунувшая в воздух фонтаном золотых и бронзовых брызг. Запах был довольно поразителен в своем собственном праве — имбирное смерденье с подкладкой восточных специй и щепотью мускуса.
Пупсик, сидевшая хмуро и непроницаемо до самого этого первопроходческого, ледокольного и ветродуйного момента, теперь заперхала от восторга и принялась хухукать и хахакать, подбрасывая ноги в воздух.
Бэби, хихикая, рухнула на пол.
Довольная собой, уверившись в том, что всеобщее внимание приковано к ней, Ляси схватила с кофейного столика зажигалку, повернулась ко всем спиной, стянула джинсы, выпустила еще один ветер — и подожгла его.
ФФФУУУУМ. Фиолетовое пламя вырвалось с росчерком и погасило себя с обжигающим рифом, который показался Торкилю тем звуком, какой мог быть у «Пантеры»
[75]
, если б те играли не на тяжело–металлических гитарах, а на колоколах. Ляси втиснулась пухленьким задом обратно в джинсы, развернулась к публике, застегнулась и ухмыльнулась.
— Величайшая плюха во всюхе, — хмыкнула Бэби.
Торкиль и Тристрам переглянулись. Торкиль сглотнул. Тристрам ахнул. Торкиль ахнул. Тристрам сглотнул.
Любовь движется таинственными тропами. В данном случае она подвигла Торкиля и Тристрама к полной и безоговорочной капитуляции.
— Что араб сказал доминатриссе? — спросил Торкиль.
Тристрам смигнул. В следующий же миг оба рухнули на колени, воздели руки и ударили челами об пол.
— Хочу быть твоя раб, — хором провозгласили они.
— Хмф, — фыркнула Пупсик, рванувшись из хватки бобового кресла и с топотом вылетая из комнаты. С такой скоростью они никогда не перейдут даже к наркотикам.
— Ей не понравилась шуточка? — Тристрам поднял голову и виновато глянул на Бэби.
— Не беспокойтесь за нее, — заверила та. — Это просто Пупсик. С ней все будет в порядке. — После чего как можно обыденнее добавила: — Схожу посмотрю, что стало с Джейком. — И вышла следом.
Ляси обозрела двойной комплект у своих ног.
— Если музыка — пища любви, — скомандовала она, — сыграйте уже что–нибудь.
В уме Торк вскочил, эффективно прошерстил стопу компакт–дисков и выбрал изумительно соблазнительный альбом — «Мягкий сексуальный звук» Дэйва Грэйни, быть может, или «Оделэй» Бека, а может, и «Сон Генри» или акустический этого–как–его–там. Может, штуку Перкинса, Уокера и Оуэна
[76]
. Ага. Перкинс, Уокер и Оуэн. Он перекатился на спину и воззрился на Ляси с беспомощным обожанием. Ну и женщина. Неужели она только что попросила его что–то сделать? Попросила, не так ли? И что бы это могло быть? Черт. Ну и ладно. Если это важно, возможно, попросит еще раз. Тристрам же тем временем думал: «Порно для пироманов»
[77]
. Чего это он стоит на коленях на полу? Он поднял свои свинцованные кости, подгреб к компакт–диск–плейеру и нашел альбом. Держа его на вытянутых руках, вопросительно посмотрел на нее.
— Из вас выйдут прекрасные домашние зверюшки, — одобрила она.
По–своему, обдолбанно и ошеломленно, Торкиль и Тристрам были вне себя от похоти и очарованности. Им не хотелось ничего иного, кроме как владеть и быть владеемыми, по одиночке или парой, этой внеземной кокеткой. У них не было сомнений, не было лишних раздумий, прежних обязательств, у них не было подлинных проблем с зеленой кожей — и никакой причины для колебаний. С другой стороны, они были тотальными филонами. Поэтому вот что они сделали — ничего.
Это и есть картинка соблазнения по–филонски. Тристрам вялочленно обвисает в бобовом кресле, веки приспущены. Торкиль вырубился на полу, веки закрыты. Ляси танцует сама по себе. Проходит много минут. Тристрам садится и тянется к бонгу.
— Эй, космическая девочка, — говорит он. — Ты куришь?
§
В Эросовом уголке космоса было ужасно тихо. Из занятий Эросу оставалось немногое — только думать. И больше всего думал он о крушениях и столкновениях. Это типичный фетиш астероида. Всякий раз, когда мимо свистел какой–нибудь другой роид, Эрос представлял, как бросается на него и оба они взрываются мириадами фрагментов. Со множеством подробностей, снова, снова и снова он воображал этот импозантный момент стычки, точный миг взаимного удовлетворения и уничтожения, «большую смерть» астероидального оргазма. Хотя на самом деле Эроса не очень прельщала мысль шандарахнуть какой–то другой роид самостоятельно. У Эроса были планы пограндиознее и фантазии поэкзотичнее. Эросу хотелось врезаться в Землю, внедриться в ее мягкую почву, вогнать себя в хрумкие скалы, пробиться сквозь ее кору и пронзить ее мантию, потрясти ее до самого ядра.
Вот это произведет впечатление на девчонок, хей?
§
— Хей, девочка, не кусай его! — вскричал Тристрам. — Просто соси!
Глаза Торкиля тревожно распахнулись. Что он пропустил? Он нервно заозирался. Ляси уже сидела на софе. Тристрам склонился над ней, исследуя бонг на предмет повреждений.
— Ты что, раньше никогда шишек не дергала? Нет? Да ты шутишь. Ты и впрямь, должно быть, с другой планеты. — Он снова вручил ей устройство. — Извини. Ладно, в общем, вот это поджигаешь, ага, вот так, и втягиваешь дым из верхушки. Красиво и глубоко. Вот так. Теперь задержи его внутри как можно дольше и только потом выдыхай.
А «как можно дольше» и впрямь оказалось очень долго. Когда близнецы уже заволновались, Ляси выдохнула дым из ушей. Серией идеально круглых колечек.
